Валерий Есенков - Ярослав Мудрый. Князь Ростовский, Новгородский и Киевский

Митрополит Илларион и монах-летописец поглощены мыслями о грехе и спасении. Им трудно представить себе, что о смысле и назначении вероисповедания размышляет князь, правитель, государственный человек, которому надлежит спасать не одну свою душу, не одну свою власть. Если это не выскочка, не самозванец, не лоботряс, но правитель истинный, призванный, он берет на себя ответственность за спасение всей Русской земли.

Владимир недаром отбивает русские земли у ненасытных поляков, недаром ведет переговоры с чехами, венграми, немцами. Он тем и отличается от отца своего Святослава, завоевателя по призванию, неудачного основателя громадной империи, что он далеко видит вокруг себя и добирается до сути происходящего. А куда ни взглянет он, всюду ему открывается Крест, незримый, таинственный, обладающий сокрушительной силой. Сам он просто воюет, как воевали деды и прадеды, полагаясь более на удачу и силу оружия, – Крест дает и немцам, и венграм, и полякам, и чехам право захвата и грабежа, если они захватывают и грабят земли язычников. Больше того, Крест освящает право истребления целых племен, если эти племена не приняли свет христианства.

Перед этой силой он беззащитен со своим Перуном, Дажьбогом и Мокошью. И германский император, и венгерский король, и князья чешский и польский не только имеют полное право воевать с ним до полного истребления всего русского племени, как они истребляют прусов, лютичей и полабских славян. Крест заранее освятил их оружие. Истребление язычников благословил их неведомый, незримый Господь.

Ему приходится поневоле прозреть: или он примет святое крещение и тем спасет себя и Русскую землю, или останется язычником, варваром, дикарем и будет предан мечу и огню вместе с русской землей, которой всё ещё милы и Перун, и Дажьбог.

Не о сравнительной ценности лаптей и сапог размышляет он во время похода в Болгарию, как издевается над ним монах-летописец. В Болгарии он находит небольшой, но сплоченный народ, спаянный силой крещения и своим особенным представлением о сущности христианства, который уже три столетия не только успешно противостоит громадной Восточной Римской империи, но и наносит ей время от времени чувствительные удары. Болгары сражаются за своего босоногого Бога, который завещал им любить ближнего как самих себя, тогда как императоры Восточной Римской империи давным-давно сражаются только за сладостную возможность занимать императорский трон.

Великая цель открывается перед ним – спасение Русской земли от меча и огня, и в душе его происходит великий переворот, как он представляется митрополиту Илариону:

«Пришло на него посещение Вышнего, призрело на него всемилостивое око благого Бога, и воссиял в сердце его разум. Он уразумел суету идольского заблуждения и взыскал единого Бога, сотворившего всё видимое и невидимое. А особенно он всегда слышал о православной, христолюбивой и сильной верой земле греческой, как чтут там единого Бога в Троице и поклоняются Ему, как творятся там силы, чудеса и знамения, как церкви там полны людей, как в селениях и городах благоверных все прилежат к молитве, все предстоят Богу. Слыша всё это, возгорелся он духом и возжелал сердцем быть христианином и обратить всю землю в христианство».

И Владимир принимает крещение, либо в киевской церкви святого Ильи, либо в усадьбе своей Василево, как утверждают иные, где любит отдыхать от трудов и забот. И принимает его не от заносчивой высокомерной императорской Византии, как утверждает митрополит Иларион в не менее высокомерном своем заблуждении, а от скромной, героической, пока что непобедимой Болгарии, из-за чего так ярится и клевещет монах-летописец, фанатичный последователь греческой, императорской церкви.

Владимир принимает христианство в его простонародной, демократической форме, каким он везде было в первые века после явления Христа и апостолов. Это христианство отвергает пышные богослужения, драгоценные сосуды, золоченые одеяния, закованные в серебряные оклады иконы. Он верит, что для спасения достаточно самого акта крещения, что в милостыне и братской любви состоят заветы Христа, которые обладают ещё большей спасающей силой, чем таинства, что первейший долг верующего состоит в учительстве, в просвещении, которое одно разгоняет мрак заблуждений, что только деятельная любовь примиряет радость веры с радостью жизни.

И Владимир неукоснительно следует этой простонародной, демократической вере. Он не принимает монахов, которые своими молитвами спасают души других, не заводит монастырей. Он выкупает пленных и обеспечивает им пропитание. Он наделяет имуществом убогих и сирых. В своем тереме он что ни день угощает своих друзей и дружину. Ему этого мало. Его щедрость распространяется на всех, кто ещё продолжает нуждаться. Он призывает их приходить на княжеский двор и брать еду и питье. Нередко в его тереме киевский оборванец сидит за одним столом с разодетым боярином. Киевляне многое прощает своему князю за его доброту. Его пиры входят в историю, а народ величает его Владимиром Красное Солнышко.

И, должно быть, следовал бы этой простонародной, демократической вере всегда и во всем, если бы не наложил он сам на себя тяжкий крест государя, стоящего на страже Русской земли.

Уже к христианину, вероятно, ещё не зная об этом, обращается к нему надменный император Василий за помощью. Владимиру предоставляется единственный случай разом превратиться в глазах всей Европы из князя язычников в великого государя, и в обмен на военную помощь он требует в жены царевну, сестру императора. Так высоко не может вознестись никто из всех этих европейских королей, князей и маркграфов. Даже германский император Оттон 11 женат всего лишь на племяннице Иоанна Цимисхия, узурпатора, самозванца, убийцы такого же узурпатора и самозванца Никифора Фоки, но и такое сомнительное родство позволяет Оттону считаться первым среди всех европейских правителей. На какой же высоте может стоять киевский князь, отныне не только христианин, но и зять византийского императора!

Правда, Владимир уже дважды женат, однако с его женами творится что-то неладное. Вдова Ярополка, монашка, плененная Святославом, родит ему несколько сыновей и пропадает неизвестно куда. Рогнеда из ревности, возможно, как только узнала о его намерении взять в жены сестру императора, пытается зарезать его во время сна. Внезапно он пробуждается и видит над собой занесенный кинжал. В бешенстве бросается он на неё, чтобы тут же убить. Однако между ними встает их сын Изяслав, мальчик семи-восьми лет, обнажает свой детский меч и говорит:

– Ты не один.

Гнев Владимира утихает. Он собирает бояр и отдает Рогнеду в их руки. Бояре судят и рядят и приговаривают: простить грех разгневанной женщине, Изяславу, проявившему мужеству, отдать в вечное владение Полоцк и отправить туда вместе с сыном Рогнеду.