Вера Гривина - Стрелецкий бунт. Роман

Сидящие в углу иностранцы вроде бы выглядели обычно. Один из них, нескладный блондин, и лицом, и одеждой походил на любого живущего в Кукуе 19 19 Кукуй – второе название Немецкой слободы в Москве. немца, а другой, невысокий, ладный шатен, имел не совсем обычную для Немецкой слободы внешность.

– Они лазутчики ляшского 20 20 Ляшского – польского. короля Яна, – сообщил Цыклер.

– Отколь ты знаешь? – удивился Федор.

Капитан самодовольно ухмыльнулся:

– Я много чего знаю! Со мной выгодно водить дружбу.

Шакловитый пожал плечами.

– Что мне за выгода от твоего навета? Я в приказе Тайных дел давно не служу.

– Так и приказа Тайных дел уже нет. Зря государь Федор Алексеевич его упразднил, – проговорил Циклер, стрельнув взглядом вначале в подозрительных иноземцев, затем в Ероху, упрямо настаивающего на своей точке зрения по поводу смерти царя.

– Да, зря, – согласился Федор.

При государе Алексее Михайловиче он четыре года служил в приказе Тайных дел и чувствовал себя там на своем месте. Но окружение юного царя Федора Алексеевича убедило его упразднить это учреждение. Оно и понятно: приказ Тайных дел подчинялся напрямую царю и не имел отношения к Боярской думе, и большинству бояр это, конечно, не нравилось. Здесь царедворцы проявили редкое единодушие, а возражал один Матвеев, но поскольку его положение при дворе пошатнулось, то к нему и не прислушались. После упразднения приказа Тайных дел Шакловитый вернулся в Разрядный приказ, где служил раньше, и даже получил повышение.

«Эх, жаль службу в приказе Тайных дел! – привычно подумал он. – Меня тогда очень уважали, хоть я и был всего лишь подьячим».

Между тем спор между посетителями «Разгуляя» перерос в драку. Очевидное превосходство в количестве сторонников царевича Ивана помогло им без труда справиться со сторонниками царя Петра, выгнав последних из кабака. Довольные стрельцы и солдаты дружно выпили по этому поводу.

– Как там, Андрюха, царевна Софья Алексеевна поживает? – спросил вдруг Леонтий у рыжего, курносого парня в красном кафтане.

Шакловитый вздрогнул. Когда он увидел царевну Софью на похоронах государя, она произвела на него неизгладимое впечатление. Было в этой девице нечто такое, отчего в ее присутствии Шакловитый начинал без вина хмелеть. Прежде с ним такого никогда не случалось, несмотря на весь его огромный опыт общения с женщинами.

– Печалится Софья Алексеевна, – коротко ответил Андрюха.

– А отколь Андрюха может что-то знать о царевне? – спросил удивленный Шакловитый.

– Он с девкой ее сенной любится, – хмыкнул Ларион.

– А-а-а!

Выпив еще чарку, Федор позвал бабенку с пышными бедрами:

– Эй, Ульянка!

– Чем я могу служить Федору Леонтьевичу? – игриво отозвалась она.

– Давай подымимся наверх! – буркнул Шакловитый, выходя из-за стола.

Он чувствовал сильное возбуждение.

«Должно быть, я вина лишнего выпил: вот меня и распалило».

– Почто ж не подняться? – сладко пропела Ульянка.

– Удачи тебе, Федор Леонтьевич! – с усмешкой пожелал Цыклер.

Софья после похорон брата забилась в свой кабинет, покидая его днем лишь для трапезы и, чтобы посетить храм. С утра до вечера она размышляла о произошедших событиях. Царевна догадывалась, что зачинщиком возведения на престол сына ненавистной ей мачехи был вовсе не патриарх, поскольку по своему характеру он был весьма осторожным человеком. Не зря его недоброжелатели утверждали, что в начале своего патриаршества Иоаким однажды заявил царю Алексею Михайловичу:

– Я, государь, не знаю ни старой веры, ни новой, но что велит начальство, то готов творить и слушаться его во всем.

Наверняка настоящими инициаторами беззаконного наречения Петра царем были царедворцы, добившиеся высокого положения при Федоре Алексеевиче и пользовавшиеся у недавно скончавшегося царя огромным доверием. Многочисленные князья Долгоруковы 21 21 Князья Долгоруковы и Долгорукие – потомки жившего в XV веке князя Ивана Андреевича Оболенского по прозвищу «Долгорукий» (их еще в начале XVII века называли в некоторых документах Оболенскими), а вовсе не князя Юрия Владимировича Долгорукого, как многие считают. поднялись за последние несколько лет так, как им не удавалось возвыситься, несмотря на всю их знатность, ни в одно из предыдущих царствований. Но Долгоруковы хотя бы Рюриковичи, а боярин Языков и братья Лихачевы не могли похвастаться родовитостью, что не помешало никому из них войти в ближайшее окружение государя. С кем у царя совсем испортились отношения, так это с его родственником, боярином Иваном Михайловичем Милославским, из-за самонадеянности последнего. Милославский попытался помешать женитьбе Федора Алексеевича на Агафье Грушецкой и совершил еще несколько неосмотрительных проступков, приведших его, в конце концов, к опале. Когда Ивана Михайловича изгнали из Кремля, он обвинил в этом Языкова, князей Долгоруких и братьев Лихачевых, хотя сам был более всех виновен в своих неприятностях. Если бы царевич Иван взошел на престол, он наверняка приблизил бы к себе родича, и тот, конечно же, попытался бы отомстить недругам. Князья Долгоруковы, Языков и Лихачевы, зная о том, чем грозит им возвышение Милославского, готовы были лечь костьми, чтобы не подпустить его к власти.

«Иван Михайлович умом не блещет, – думала Софья. – Он, поди, не скрывал своих помыслов – вот его враги и всполошились. Языков уж три года стелет себе соломку, на случай смерти царя Федора: иначе не объяснить его хлопоты за Матвеева. Прочие бояре тоже словно забыли, как они при моем отце, государе Алексее Михайловиче не ладили с Артамоном. Вот дураки! Лучше бы они попытались с Милославским помириться: его легко обвести вокруг пальца. А Матвеев – хитрая лиса: он своими радетелями попользуется и избавится от них за ненадобностью».

Мучаясь от собственного бессилия, царевна пыталась убедить себя в необходимости смириться с происходящим:

«Обычай не дозволяет мне, девице, вмешиваться в государственные дела. Нельзя нарушать обычаи, ибо на них зиждется порядок в царстве».

Но тут же внутренний голос принимался ей доказывать, что Господь считает иначе, если наделил ее умом и способностью к познанию различных наук. Ведь не зря же Софья, в отличие от сестер, много читала, выучила латинский, греческий и польский языки, интересовалась историей и географией. Да и в делах она неплохо разбиралась: не зря Федор Алексеевич часто обращался к ней за советами.

«Но и что с того толку», – вздыхала царевна.

Ум и образованность не спасали ее от участи теремной затворницы. До недавнего времени она с этим мирилась, но во время последнего приступа болезни царя Федора нарушила давно существующий уклад и принялась ухаживать за братом. В кремлевских палатах шелестел ропот: мол, негоже царевне торчать сутками на глазах множества мужчин – бояр, окольничих, дьяков, лекарей и слуг. Однако Софья из любви к близкому ей человеку махнула рукой на приличия. А под влиянием племянницы осмелела и Татьяна Михайловна.