Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды

Разогнав и пристроив всех бездельников, темник проехал мимо того места, где устроили состязания и упражнения в рубке и умении владеть копьем. Всадники неслись во весь опор и на полном скаку направо и налево рубили саблей тонкую лозу или же поражали копьем набитые травой чучела и расставленные мишени.

Чуть дальше воины из других сотен старались превзойти друг друга в искусстве бросать аркан или же пущенной из лука стрелой, к которой подвязывали куски горящей пакли, старались поджечь щиты из веток и соломы, поставленные на значительном удалении.

Остановился Субэдэй на том самом месте, где устроили состязание в стрельбе из лука. Воину, из шести своих стрел не попавшему два раза, не вонзившему две стрелы из шести в чучело человека, выставленное на удалении ста двадцати шагов, под общий смех туго набивали колчан соломой. На него обрушивался позор, который можно было смыть, только не совершив ни одного промаха на следующей стрельбе.

– Тьфу! – сплюнул Субэдэй, когда под его пристальным взглядом нукер не справился, промахнулся. – Разжирели, руки трясутся…

Вспотевший тысячник незаметно кивнул, и тут сотник вытолкнул вперед молодого нукера с едва заметным темным пушком на губах.

– Твоя очередь, покажи нам свое умение!

Не ожидавший подвоха от своего сотника, юноша весь набычился, выдвинув вперед левое плечо, потупился. Казалось, еще немного и на его глазах выступят слезы. Как-то неуверенно взял он лук в левую руку, готовясь к стрельбе, неловко вытянул стрелу из колчана.

– Ха, молокосос еще… – пожевал губами Субэдэй, уже собираясь двигаться дальше. – Молоко на губах не обсохло еще…

Ему и не хотелось смотреть на сущий позор. Докатились до берега моря Черного, совсем позабыли, как лук боевой держать в руке.

Старой гвардии пора на покой, а молодежь еще не поспела, сыра, как лепешка, снятая с горячих углей до поры до времени.

– Стрелять-то его толком не научили. Нашли, что мне показывать…

Угрюмое недовольство стремительно росло. Лучше бы он поручил проверку сотникам из своей охранной тысячи. Те бы нашли не меньше недостатков, из кожи бы вон вылезли, постарались, обо всем ему мигом доложили. Но, удобно сидя в шатре, многое воспринимается совсем по-иному, не эдак больно режет по его стареющему сердцу.

Отворачиваясь в сторону, Субэдэй заметил, как тоненько пропевшая стрела угодила в голову чучела.

– Случайность… – скептически скривил он губы. – Чуточку выше и промахнулся бы. Целил в пузо, а попал в нос. Бывает. В следующий раз стрела пролетит между ног…

Но вторая стрела воткнулась, мелко задрожала рядом с первой, и взгляд полководца несколько оживился. Два раза подряд в одно и то же место не промахиваются. Выходит, юный лучник бьет именно в голову чучела. Или же все-таки ему пока невероятно сильно везло…

Третья стрела угодила в район шеи, и правая бровь темника начала изумленно изгибаться. Такого он давненько уже не видел. Следующие две мастерски выпущенные стрелы, поразили поочередно оба плеча, а последняя, шестая, вонзилась в живот.

– Кхе-кхе! – довольно заклекотал Субэдэй.

Прищуривая свой единственный глаз, ткнул рукой в сторону нукера:

– Он заработал право выпустить еще шесть стрел. Пускай стреляет. А мы на него посмотрим…

Не смущаясь, молодец выпустил еще шесть точных стрел и получил в награду двенадцать овец.

На седьмой день назначили смотр…

После объезда тумена Субэдэй приказал взять по четыре сотника и по тридцать начальников десятков из каждой тысячи. Послал темник их проверить состояние оружия, коней и снаряжения в другие отряды.

Он строго предупредил: если начальники второй тысячи проверяют воинов четвертой, то начальники четвертой тысячи не могут проверять воинов второй. И точно так же во всех других тысячах.

Полководец знал, что мелкие наяны, соперничающие между собой, желая выслужиться, спуску друг другу не дадут.

Наблюдать за смотром он послал шестьдесят опытных нукеров из сменной гвардии – по десять на каждую тысячу. Эти нукеры стоили сотенных командиров. Сам он решил осмотреть одну тысячу тумена, затем одну-другую сотню из других тысяч.

Субэдэй лично проверял третью тысячу. И всадники, и лошади были защищены доспехами, в основном из особо вываренной буйволовой кожи, которая для большей прочности покрывалась лаком. Завоевания в Китае и в Средней Азии позволили не только нойонам-тысячникам, но и многим простым воинам иметь железные пластинчатые доспехи.

Трубы пропели «Внимание и повиновение!».

От сотни отборных всадников отделился один сухощавый наян в блестящем ребристом шишаке с пером ворона, в темном халате поверх байданы – длинной, до самых колен, кольчуги. Остановив коня, нойон склонился ниже гривы, показывая узкую спину, и покорно ожидал приближения темника. На своем огромном жеребце он казался со спины юношей, но это был один из старейших монгольских военачальников.

– Говори, Мунлик, – приказал Субэдэй, подъехав на корпус лошади.

Выдержав приличествующую паузу, тысячник разогнулся, глухим голосом прокашлял:

– Мудрейший! Тысяча «Крыло беркута» ждет твоих приказаний.

Щурясь единственным оком, полководец скомкал повод, впился взглядом в морщинистое лицо Мунлика. Он пытался залезть в самую глубину тускловатых старческих глаз, в потаенные мысли тысячника.

Верно ли служит он, как служил прежде, ни разу ничем не запятнав себя? Такие ему нужны. Они уравновешивают молодых нойонов, тех, кто вскарабкивается по чужим трупам на вершину власти, стремясь, во что бы то ни стало, но выполнить любой приказ. Их нисколько не интересует, что путь за ними выложен трупами…

– Почему я не вижу седьмой сотни? Почему в других сотнях я вижу неполные десятки? – резко спросил Субэдэй, заранее предвидя ответ, но желая показать всю зоркость своего глаза, напомнить, что он вышел не из родовитых нойонов, мало смыслящих в войске.

– Седьмая сотня несет охранную службу и ведет дальнюю разведку, как ты приказал, на удалении трех дневных переходов. Ты видишь другие неполные сотни, потому что один десяток я послал захватить шайку, ворующих коней и скот. Этих людей ждут к вечеру. Два десятка я послал к гуртам: нынче режут много баранов и готовят большое угощение воинам в честь твоего приезда. Имеются также заболевшие.

– Много ли заболевших?

– Примерно три-четыре десятка в тысяче.

Недовольно покачивая головой, Субэдэй нахмурился.

– Монголы изнежились в богатых юртах и разврате городов. Они уже не волки, а сытые домашние псы, которые подыхают, если хозяин выгонит их в поле. Но я снова сделаю их тощими волками, и от воя этой грозной стаи содрогнутся правители и народы.

– Великое благо для нас, – угодливо заметил один из нойонов.