Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды

Не всем трудягам-муравьям понравилось то, что нынче приходилось лезть в крутую гору, а затем спускаться с кручи. Некоторые в поисках более легкого пути сворачивали, залезали под одежду и, потеряв выход, начинали отчаянно кусаться.

Затуманенное болью от удара об толстенный сук сознание с трудом находило выход. В конце бесконечного коридора Вселенской пустоты после очередного поворота забрезжила узкая полоска света. Словно ниоткуда, стали доноситься звуки. Мальчишеские губы раздвинулись, и послышался едва различимый стон. Судорожно зашевелились пальцы. Приподнялась рука, дотянулась до лба, нащупала вздувшийся огромный шишак. Прошло одно мгновение, другое, и тут Узун все вспомнил.

Сокращая себе путь, он нарочно решил бежать через перелесок, где своими краями сходились вместе и вековая дубрава, и поразительной красоты березовая роща, и почти непроходимые заросли еще молодых побегов ольхи и осины. Мчался к берегам речушки, к тому месту, где воды было в летнюю пору всего-то по колено, и вспоминал о том, как отец как-то с усмешкой поведал ему, отчего же это именно в этом самом месте все чудно перемешалось. Всему будто бы первопричиной стала сама река. Якобы живительная вода притягивала к себе всю живность, а за нее следом тянулись и деревья…

Отец чудно поведал про то, как пришли в незапамятные времена племена и народы булгар на берега Итиля и Чулман-су.

Поначалу земли всем хватало, все жили обособленно, не общаясь со своими соседями. Позднее булгары начали селиться среди русичей на пограничных землях, а русичи стали переселяться к ним. Происходило смешение народов, и чем ближе к краям двух государств, тем больше. А потом уже из Дикого поля стали приходить степные племена, теснимые неведомыми народами под одним страшащим названием – татары…

– Татары… татары! – тяжкий стон вырвался из его груди.

Пока он валяется, степные пришельцы хозяйствуют в их избушке. Отец послал его за помощью, а он, спеша, споткнулся, напоролся лбом на сук и, видно, лишился чувств. Надо ему бежать, бежать!..

Оттолкнувшись руками от податливо упругой земли, попытался он подняться, и ему хоть и не сразу, но все ж удалось встать. Парнишка постоял, опираясь об мощный ствол дуба. Словно вбирал в себя его неиссякаемые силы. Собрался с духом и качнулся вперед. Зашагал, все быстрее. Перешел на бег, мягкий и пружинистый, как у дикой кошки…

С напрочь сбившимся дыханием, из последних сил добежавший до своего дотла разоренного жилища, Корт от беспредельного напряжения сузившимися глазами узрел, как за растрепанные волосы волочил проклятый татарин по земле его любимую женушку, и белки его болезненно подрагивающих глаз наполнились кровавым бешенством.

– Хатын! – прошептали его побелевшие губы.

Не помня себя, он рванулся, взмахнул топором, насаженным на длинную рукоятку, с хрустом вогнал стальное лезвие в спину врага.

– А-а-а! – полетел по верхушкам деревьев отчаянный крик.

Опешившие от неожиданности татары застыли, словно окаменели. Они, по-видимому, даже и не думали, что в дикой глуши может еще кто-то появиться. Не иначе, как Злой Дух опустился на землю.

– Мангус! Дьявол! – завопили монголы, пятясь назад.

Первым опомнился Кокчу, когда, выдернув свое страшное орудие, вторым косым ударом булгарин смахнул голову с плеч зазевавшегося и не успевшего увернуться монгольского воина.

Капустным кочаном катилась она по земле. Не мигая, таращились застывшие в ужасе, выпученные от мгновенно пронзившей боли глаза.

Оставшееся без головы туловище медленно оседало, словно бы еще пыталось справиться со своей невосполнимой утратой. Из рваной раны забил фонтан булькающими брызгами густой темной крови.

Но не видел этого Корт. Кошачьим прыжком он уже подбирался к следующему застывшему в ужасе врагу.

– Псы! – визгливо закричал десятник. – Чего стоите?! Он один! Рубите его! Валите его, пока я вам сам ваши глупые башки не снес!

Угрожающий крик начальника завернул, было, улетучившуюся от извечного страха перед неведомыми силами храбрость его нукерам. С пронзительным криком упал на землю еще один сраженный топором чужак. Но другие ощетинились длинными копьями, разом подступили к бортнику, воткнули в его тело наконечники, пронзив его насквозь.

– Гы-гы-гы! – изгаляясь, завизжали татары, поднимая копья вверх.

В диком крике-вое забилась женщина, как сквозь густой туман, услышавшая, всем своим на куски разрывающимся сердцем понявшая, что муж, ее обожаемый Корт, с глухим стоном повалился на землю.

Лишь одинокая жгучая слеза обреченной тоски прокатилась по его искаженной болезненной судорогой щеке. Навеки закрылись его всегда добрые и ласковые к ней глаза. Нет больше ее любимого Корта. Нет того, кто смог бы и дальше защищать их. А потому она мирилась в душе со страшной неизбежностью и приготовилась к самому худшему…

Забившаяся в пахучее сено, Амина слышала доносившиеся до нее крики, только ничего не видела. Но по отчаянному материнскому воплю и ей стало понятно, что случилось нечто настолько ужасное, чего ей лучше вовсе и не видеть. В безотчетном движении она быстро-быстро заработала руками и ногами, спеша как можно быстрее ускользнуть из этого ставшего отныне и навеки проклятого места. Еще одно-другое судорожное движение, и вдруг податливая масса высушенной травы легко раздвинулась. Но вот вместо ожидаемого лаза девушка уперлась в деревянную стену. Ничего не видя перед собой, она промахнулась, выползла не к тому месту. И досадная промашка ей дорого обошлась…

Теперь не только Кокчу прислушивался к странному шуршанию, доносившемуся со стороны сенника. Кривоногий монгол, не дожидаясь приказа своего командира, засеменил в обход деревянной постройки и с гортанным торжествующим криком обнаружил чуть приоткрытую для вентиляции дверцу лаза. Приставив ухо к стенке, пережевывая губами, проследил он, как скребки, отрывистое сопение все ближе продвигались к дыре. Сильная и жилистая рука ловко и бесцеремонно извлекла из лаза тоненькое и худенькое девичье тело. При виде полуобнаженной добычи воин громко взвыл от выплеснувшейся наружу дикой радости.

В два огромных прыжка Кокчу преодолел отделявшее их расстояние и оттолкнул рьяного подчиненного, окинув его суровым взглядом.

– Не тронь! Я первый ее заметил! Она моя!

Разгоряченный воин, подогретый жгучей обидой, хлестнувшей через край, выхватил засапожный нож и кинулся с ним на своего командира.

– Я ее добыл! Она моя!

Ловко увернувшись, рысью развернувшись и качнувшись вперед в коротком выпаде, Кокчу тупым концом копья сшиб бузотера с ног и крепко ухватил девушку за руку.

– Кто еще считает ее своей законной добычей? – угрожающе повел он головой, скаля зубы в улыбке, не предвещающей ничего хорошего.