Станислав Козлов - В логове зверя. Часть 1. За фронтом

Так же невозмутимо вёл себя и при налётах. Над головой немецкие самолёты гудят, в небе «паникадилы» висят, так называли в народе немецкие осветительные ракеты, стёкла от разрывов бомб звенят, стены трясутся – Стасик безмятежен: если папа и мама с ним – беспокоиться нет совершенно никаких оснований… Скорее всего, он пока ещё просто не осознавал и не видел опасности, а звуки – дело временное.

Тревожные, тяжёлые дни переживала в Дзержинске не только Муся. У всех сердца сжимались, когда немцы подошли к Москве и потоки машин с эвакуированными и просто беженцами двинулись по Московскому шоссе на Горький. Там, на площади у московского вокзала, образовался их импровизированный лагерь. По всему её пространству сплошь стояли сделанные из одеял, и прочего подручного материала, шалаши, палатки, иные самодельные неархитектурные зыбкие сооружения. Под дождём мокрые, под ветром трепещущие. В них спали, ели, укрывались от холода – жили, одним словом, если только можно назвать жизнью существование в таких условиях.

От вокзала до моста и на всём мосту через Волгу и в самом городе стояли густые колонны автомашин. Эти пробки иногда не могли рассосаться несколько дней. Не хотелось так думать, но всё это очень было похоже на панику. Да так оно и было, видимо, на самом деле.

В самом Дзержинске, по-соседству с Горьким, располагались некоторые центральные учреждения, спешно эвакуированные из Москвы. В городе увеличилось количество жителей – резко возрос спрос на продовольствие. Рынок повысил цены. Некоторые из приезжих москвичей, особенно женщины, стали сами их взвинчивать, предлагая продавцам за продукты цену большую, чем они стоили. Цель простая – купить без очереди всё, что есть у продающего. Средств на это, видимо, имели достаточно. Местные женщины, возмущённые наглостью такой, таким щедрым и предприимчивым покупательницам очень энергичный отпор – награждали тумаками и громким мнением об их персонах. Когда начиналась расправа, дежуривший на рынке милиционер отворачивался и уходил в другой конец рынка, рассеянно поглядывая по стронам и делая вид, что ничегошеньки не замечает и даже его здесь «нет»… Начиналась борьба за животное выживание.

Большим подспорьем для семьи стал картофель, посаженный до войны в лугах ещё при моём участии. Урожай, промокнув под дждями, выкопали Муся с Юрой, перетаскали домой. Снабжение через магазины оставалось в то время ещё относительно не плохим. Дома ещё оставался некоторый запас коровьего масла, сахара и муки.

Дни отпуска проходили неимоверно быстро. Я стал поторапливать Мусю со сборами в дорогу. Мне казалось – они недостаточно серьёзны. Уже потом Муся призналась: как-то не отдавала себе отчёт в том, что на самом деле вместе со мной уедет из Дзержинска… В конце концов, всё же собрались.

Ночью 22 января 1942 года ушли на вокзал, имея при себе только минимум самых необходимых вещей. Провожала нас соседка Мария Степановна. Помогала нести вещи и неустанно недоумевала: как это нормальные, с виду, люди уезжать из глубокого тыла не куда-нибудь, а поближе, как она считала, к фронту?.. Ну, отец, – он военный – туда ему и дорога, а эта-то?.. Этой то чего там надо? Да ещё и с сынишкой маленьким… Безумцы.

Думали ли мы в то время, что покидаем родные места так на долго, что ещё шесть лет спустя всё ещё будем находиться в побеждённой Германии за Берлином?..

Добраться до Самойловки можно было только по железной дороге через Арзамас. Харьковский поезд отправлялся с Ромодановского вокзала…

На нарах. «Три острова». Из окружения – на курсы. Кадровики и запасники.

Первая Мировая учит Вторую. Сон на мёрзлой соломе. Вши и тараканы.

Банька по-саратовски. Вера в победу.

Ясный, чистый, свежий, хрустящий морозный январский день. Сокращая путь и средства, идём через замёрзшую Оку пешком к Ромодановскому вокзалу. Я несу Стасика на руках. Он в своей белой дохе, в белой же меховой шапочке. Мороз разрумянил щёки. Рядом шагает Муся. Стасик следит за ней глазами. Поворачивает голову в её сторону, если она ему не видна. Скромный наш багаж везёт на санках носильщик, точнее бы назвать возильщик. Лёд реки слепящее сверкает под холодными, но очень яркими лучами солнца. Как никак, а уже январь – день прибывает… Слева темнеют арки моста, справа – ледяная лента Оки. Перед нами – гористый правый берег, весь в голубых тенях. На снегу, островками покрывающем лёд, чёрные цепочки людей. Такой и запомнилась Ока около Горького в праздинчно сверкающий январский день военного сорок второго…

В вагоне забрались только к вечеру, скоротав время в зале ожидания, который мог бы быть и потеплее… Четвёртый класс пассажирского вагона, со сплошными полками – нарами. На них и предстояло спать. Устроились на «втором этаже». Нашим соседом оказался молодой лётчик – офицер, сразу же подружившийся со Стасиком. Сын держал себя при нашем устройстве на нарах, и всё время пути так, словно езда в вагоне железной дороги, которую он видел впервые в жизни, на досчатых нарах для него – самое обычное заурядное дело – все всегда, значит, так ездят… Необычным стало для него отсутствие радио и ставших привычными сигналов воздушной тревоги – просто чего-то не хватало. Это лишение он компенсировал тем, что объявлял её по собственной инициативе сам. Тогда в наступившей тишине вагона раздавался его звонкий голосок: «Глаждане! Здушна тлевога! Здушна тлевога!» «Глаждане» кто смеялся, кто вздыхал: вот вам детские привычки и забавы войны… Но доехали спокойно – без «здушных тлевог», как и в дни моего пребывания в Дзержинске – ни одной не случилось, как на заказ.

Поезд тронулся. Медленно стал преодолевать пятикилометровый пологий подъём до Мызы… Уже полностью стемнело, когда мы проезжали мимо до щемящей груди знакомых с ещё дореволюционных времён мест: станция Кудьма, река Кудьма… Любимое место пикников учителей нашего Каменского «куста» – деревни, сёла: Пруды, Букино, Кменки, Спирино, Гремячка, Зимёнки… В Букине Муся работала учительницей с семнадцатого по тридцать первый год… Бывал и я здесь не раз, на положении гостя… Один год она, ещё не моя жена, преподавала в Каменской школе колхозной молодёжи, чаще именуемов «шэкэем». Я учительствовал в соседней Гремячке. Потом до сентября двадцать девятого в Каменках… В этих местах и сейчас наши знакомые… Спят, небось, мирненько. «Спокойной ночи… А мы, вот, на фронт едем…» Эх! Встал бы поезд хоть на полчасика, что ли – забежать бы, повидаться – попрощаться: кто знает – что у нас там, впереди…

Ехали без особых приключений, спали ночью спокойно, без воздушных тревог… Даже Стасик перестал их объявлять… На третий день пути оказались там, где нужно – в Балашове. Теперь нужно пересесть на поезд до Камышина и ехать до станции с романтическим и загадочным названием «Три острова»… Какие в степи острова?..