Александр Бабчинецкий - Иван III. Новгородское противление. Роман

– Заставил ты меня в одну ночь донести тебя из Великого Новгорода в Иерусалим-град и тогда же назад. Ведь заклятьем твоим, как цепями был я крепко связан и с трудом всё перетерпел. Ты же не рассказывай никому о случившемся со мной. Если проговоришься, то я тебя оклевещу. Будешь тогда как блудник осуждён, и сильно надругаются над тобой, посадят на плот да пустят по Волхову.

Долго скрывал происшедшее архиепископ. А в один день случилось непоправимое с ним. Вёл он душеспасительную беседу и известными игуменами, выдержка покинула его, не сумел укротить своей болтливости и поведал о случившемся, хотя представил его так, будто героем повествования был неизвестный человек.

Слуге Сатаны хватило этого для мести. С этого часа начал он клевету возводить на святого. А для сего превращался он в некую женщину, которая время от времени входила и покидала келью архиепископа. Естественно, что подобное не осталось без внимания многих людей. Да и в самой келье замечали то монисты девичьи, то одежду и обувь. Вознегодовали горожане, пришли к келье своего архиепископа, сзватили его насильно, надругались над ним, посадили на плот и пустили по реке. Так и сбылось предсказание беса.

Однако истинная и страстная вера в Господа, молитвы к Нему свершили необыкновенное. Поплыл плот, на котором сидел Иоанн, но только не вниз по течению Волхова, а вверх, к монастырю Святого Георгия. Люди же, узревшие это чудо, раскаялись, побежали в храм Софии Новгородской и просили священный собор идти с крестами и иконами по берегу реки вверх, умоляя архиепископа, чтобы он вернулся на свой престол.

Волхов тихо нёс на своём водном теле плот с Иоанном против сильного течения, а невдалеке по берегу шли люди с крестами и хоругвями, и просили у него прощения за грех свой, также молили вернуться на архиепископскую кафедру. За половину поприща от Георгиевского монастыря крестный ход и народ остановились. Архиепископ внял их мольбам и поплыл к берегу, будто невесомый по воздуху. Затем поднялся с плота, сойдя на землю. И пошёл архиерей Божий с крестным ходом в мостырь св. Георгия и совершал молитвенные пения со священным собором.

О произошедшем в Новгороде не ведомо было монастырскому архимандриту, которого никто не известил о том, что сам архиепископ Иоанн ступает в свою обитель. А вот живший тогда в монастыре признанный монашеской братией юродивый, который имел дар провидца, предупредил настоятеля:

– Ступай немедля навстречу святителю Божьему Иоанну, архиепископу Великого Новгорода.

– Наверняка ошибся ты, Божий человече, – отрезвляюще возразил архимандрит. – Святитель сейчас в своих покоях. Не должно такому человеку, подобно смерду, бывать абы где.

Однако для самоуспокоения приказал своим людям убедиться в правоте слов юродивого. Посланные вернулись довольно быстро и с радостью подтвердили предполагаемое.

– Пусть трезвоном встречают нашего владыку, приближающегося к храму.

Иноки этой великой лавры собрались вместе и взяли кресты, а после отправились из монастыря, приветствуя святителя Божьего Иоанна. А оный благословил монастырь и его чернецов, а также совершил молебен. Он с великой честью вернулся на свой престол. И на том месте, где плот архиепископа пристал к берегу, поставили каменный крест «во свидетельство преславного чуда сего святого и в назидание всем новгородцам, чтобы не дерзали сгоряча да необдуманно осуждать и изгонять святителя».

Закончившееся повествование не нарушило прежней тишины. Все сидели, словно заворожённые словами монашка; к чести сказать, за рассказываемое время никто из гостей не посмел даже притронуться к стоявшим на столе яствам, что и было замечено положительного Дорофеем и его супружницей. Самый старший и всеми уважаемый из собравшихся поднялся с приветственным словом:

– Благодарность желаю выразить хозяевам сего дома гостеприимного, но особенное уважение желаю проявить этому умудрённому знаниями отроку. Порадовал ты нас, чернец, богато, – густым баском заканчивал своё хвалебное слово дородный мужчина. – Зато и привечать тебя с тех пор станут. Сам первый, клянусь тебе в том, да и, думается, остальные поддержат меня в приветствии таком.

Гости дружными шептаниями подтвердили своё согласие, а вскоре расходиться стали по своим подворьям.

Время было к вечеру. В храмах горели одинокие лампады; сквозь слюду и пузыри окон светились в домах огни, зажжённые верою или нуждою. Лишь в великокняжеских хоромах было сумрачно. Только единое оконце светилось одинокой свечой, которая являлась скудным бликом в спальном покое. Огонёк то замирал, то вспыхивал, и в эти переливы света, казалось, ползли по стене ряды огромных пауков.

Супруга Иоанна III достала из потайной дверцы костяной ларец и отперла его ключом, висевшим на шее. Понемногу, одна за другою, выходили на свет Божий дорогие вещицы, заключённые в драгоценном хранилище. Княгиня подносила к огню то цепь золотую с медвежьими головками или чешуйчатый золотой пояс, то жуковины (перстни) яхонтовые да изумрудные, то крестики, монисты да запястья дорогостоящие. Любовалась ими, надевала ожерелья себе на шею, но жаль, что не у кого было спросить: идут ли они к ней. Брала зёрна бурмицкие и лалы в горсть, пускала их, будто дождь, сквозь тонкие персты, тешилась их игрою, как настоящее дитя, – как вдруг почувствовала страшное недомогание, бросив всё кое-как обратно в ларец, и заперла тайник. Едва сумела добраться до кровати под роскошным балдахином. Потом лежала, почти раздевшись. Порою она отрывала голову от подушек и садилась. Затем снова опускалась на мягкую перину. А вдруг металась на постели, как будто ей дали отраву. Внезапно издала протяжный вопль, после которого дверь в комнату резко отворилась, пропустив туда Наталью Полуектову, жену Алексея Полуектова, государева дьяка.

– Что желает приказать великая княгиня, наша повелительница? – спросила она и

нагнулась в рабском поклоне.

– Попроси сюда мою свекровь, Марью Ярославну, ради всего святого, – сложила умоляюще ладони Тверичанка.

Жена дьяка быстро покинула спальню княгини.

И туда через некое время вошла мать государя, сохранившая отблеск былой красоты. Она остановилась, внимательно вглядываясь в лежавшую дочь тверского князя. Нечто подозрительное пробудилось в сознании этой властной женщины, поэтому она решительно шагнула к кровати и склонилась над Марией Борисовной.

Та сразу открыла глаза, встретившись взглядом со свекровью.

– Мне холодно, – чуть ли не клацнув зубами, прошептала она. – Согрей меня.

Мария Ярославна присела рядом с Тверичанкой и обняла её за плечи, прижавшись к ней всем телом.