Николай Потапов - Летчицы. Люди в погонах

«Пусть переводят и меня. С другими летать я не буду!» – горячилась она.

У соседнего дома залаяла собака. Надя отложила шитье, прислушалась.

– На кого она там лает? Видно, чужой кто-то.

Аня вышла за калитку, увидела Ольгу.

– Оля! – кинулась ей навстречу. – Наконец-то! Заждались тебя…

– Насилу добралась… Как вы тут? – присев па лавку, спросила Ольга.

– Летаем помаленьку, – блеснула карими глазами Надя, обнимая Ольгу. – У мамы была?

– Была, была… – Ольга достала из чемодана письма, свертки, коробки, раздала девушкам. – Получайте свои подарки.

Аня развернула письмо, быстро забегала по листу глазами.

– Все обо мне волнуется, – складывая письмо, тоскливо проговорила Аня. – Мама, мама…

Надя оторвалась от своего письма, глухо проговорила:

– Для них мы всегда дети.

Аня села на лавку, вздохнула:

– Так хочется побыть дома… Закрою глаза, и все мне город представляется, Волга… Дом наш на берегу реки стоит. Встанешь утром – кругом тихо-тихо. Птицы поют… Березки колышутся… Пароходы плывут…

Ольга тепло посмотрела на Аню, подумала: «Сколько в тебе, Анна, осталось еще от детства! Бегать бы тебе по берегу Волги, встречать рассвет…» – и подала ей коробку:

– Твои любимые.

– Пирожки! Вот здорово! – Развернув коробку, предложила: – Угощайтесь. Моя мама – большая мастерица печь пирожки.

Девушки потянулись к домашним пирожкам, от которых давно уже отвыкли.

– Так вкусно! – нахваливала Надя, уплетая один пирожок за другим.

Аня покосилась на Надю, ей очень хотелось сообщить Ольге про Надино замужество, да колебалась, ждала, может, Надя сама скажет об этом, но она лишь с аппетитом ела пирожки да нахваливала их.

И тогда Аня решилась.

– А у нас новость.

– Какая? – повернулась к ней Ольга.

– Расписались они…

– Правда… – улыбнулась Надя.

– А свадьба?

– Свадьба после войны. Такой был уговор.

– Поздравляю, милая! – обняла ее Ольга. – Счастья тебе и дюжину ребят.

– Это насколько духу хватит, – тихо, сдавленно засмеялась она.

– А как к этому отнеслось начальство? – спросила Ольга.

– Пришли, поздравили…

– Да кто имеет право запретить? – вскинула Аня брови: – Это любовь! Дело личное.

– Может, ты тоже собралась? – посмотрела на нее Ольга.

– Я пока подожду… – Аня гордо подняла голову, расправила под ремнем гимнастерку. В ее поведении, рассуждениях порой было столько непосредственности, категоричности и прямолинейности, что иной раз девушки не знали как и вести себя с ней.

Ольга надела пилотку, встала.

– Пойду доложу начальству о своем прибытии из отпуска.

Девушки растерянно смотрели ей вслед, и, когда Ольга скрылась за углом дома, Аня печально произнесла:

– Такой удар для нее… Надо было как-то ее подготовить.

– Может, все еще и обойдется… – возразила Надя.

– Хорошо бы так…

Прибежала посыльная – рослая, полная девушка.

– Товарищ Басова! – закричала она от калитки. – Тебя вызывают в штаб вместе с экипажем.

– А что там такое?

– Говорят, срочный вылет.

Надя собрала свои вещи, отнесла в дом, переоделась в летний комбинезон, заторопилась на аэродром.

– Счастливые… Опять летят на задание, – завистливо проговорила Аня. – А тут – одни волнения.

Пока болела Ольга, Аню к полетам не привлекали: штурманов в полку хватало. Ее посылали то на КП в помощь руководителю полетов, то в штаб – оформлять полетную документацию.

Частенько выпадало ей и дежурство по аэродрому. Ходить по нарядам, копаться в штабных бумагах изрядно надоело. Она с нетерпением ждала Ольгу, чтобы снова летать. Но Ольгу к полетам не допустили, и это расстроило Аню еще больше.

«Ну и порядки, елки моталки!.. – возмущалась она. – Человек воевать просится, а его не пускают. Подумаешь – ранение! Заживет! Отстранить такую летчицу от полетов – это несправедливо, бессердечно».

Долго бы еще она, наверное, промывала косточки начальству, но тут показались Звягинцева и Ольга. Открыв калитку, они направились к дому.

– Не можем мы, Оля, отменить решение медкомиссии, – долетели до Ани, обжигая, как угли, слова Звягинцевой, и сердце ее болезненно сжалось. – Доказывали с Макаровым, возражали. Но мы не всесильны. Ранение у тебя серьезное. И летать пока не советуют. По-дружески тебе говорю. Поработай в штабе. Поправишься, окрепнешь… Тогда видно будет. Поживи, как говорят, на земле.

– Я живу, когда летаю, – упрямо и глухо проговорила Ольга. – Вы это понимаете?

– Понимаю, все понимаю, родная. Но изменить ничего не могу. Ты же знаешь, с медиками спорить по этим вопросам бесполезно.

Когда они подошли к дому, Аня решительно заявила:

– Я с другим экипажем летать не буду. Так и знайте! – Схватила шлемофон, в сердцах швырнула его на землю. – Человек воевать просится, а его в штаб. Ну и порядочки… Нечего сказать…

Не ожидая от штурмана такой реакции, Звягинцева сначала растерялась, а потом осуждающе заметила:

– Что это у вас за манера такая, товарищ Высотина? Чуть что – шлемофоном об землю… Голубкину отстранили от полетов временно. Понимаете, временно, – перешла она на официальный тон.

Ольга стояла бледная, как белая стена, еле держалась на ногах. Никогда она не чувствовала себя так скверно, как сейчас. В груди опять тоскливо заныло, голова от всех этих переживаний раскалывалась. Ольга, конечно, не ожидала такого решения. Ее будто лишили опоры, обрезали крылья, и она, потеряв устойчивость, вот-вот рухнет на землю. Ей казалось, что жизнь для нее теряет смысл.

– А если обратиться к генералу? – спросила Ольга с надеждой.

– Звонили. Он на стороне медкомиссии.

– Разрешите мне самой?

– Обращайся, – пожала плечами Звягинцева, – только лишние волнения.

Аня встала рядом с Ольгой.

– И я с тобой… Уж мы добьемся! Уж мы добьемся! – Глаза ее горели гневно и сухо.

Зазвонил телефон. Аня убежала в дом, подала в окно трубку Звягинцевой.

Взяв трубку, словно предчувствуя беду, медленно произнесла:

– Слушаю.

Лицо ее сразу поблекло, глаза потускнели. Она опустила трубку, сдавленно, будто слова застревали в горле, проговорила:

– Басова не вернулась с боевого задания…

После медкомиссии Ольге разрешили летать на «Дугласе». Этот самолет имел небольшую скорость, был проще в управлении, меньше были перегрузки на летчика в полете, чем на ПЕ-2.

Ольга довольно быстро освоила самолет и уже через два месяца летала на задание. Ее штурман Аня, которая добилась все-таки, чтобы ее оставили с Ольгой, вначале сникла, увидев «Дуглас». Он раздражал ее. Это «воздушная арба», – называла она его презрительно за большие габариты фюзеляжа и малую скорость. Ей хотелось летать на ПЕ-2, на своей «пешечке», как уважительно называли самолет девушки. ПЕ-2 обладал большой скоростью, хорошей маневренностью, и хотя бал строг в управлении и требовал от летчиц высокого летного мастерства, они любили на нем летать и гордились им.