Валентина Болгова - Багульника манящие цветы. 2 том

Теперь же поняла, что между ними пропасть.

Пока Катерина пыталась донести до своей подруги нелюбовь к Павлу, все их размолвки, ссоры и непонимание друг к другу, Раиска думала о своём.

Думала о том, что признайся Катька ей в своей неопределённости к её другу, о своём сомнении в любви к нему намного раньше, ещё до того, как увести его на свой Урал, всё было бы совсем по – другому. Не страдала бы она одна в Ленинграде в ожидании первенца, не ревела бы в подушки от того, что не с кем разделить эту радость. У Катерины же получилось – ни себе, ни людям. Сидит, плачется на не совсем удачливую жизнь. Опомнилась, что мужа – то своего и не любила никогда.

Катя, разрумянившись от вина, оставив свой рассказ, о предстоящем разводе с мужем, только теперь заметила грусть в Раискиных глазах. Они блестели влажно толи от выпитого вина, толи от слёз.

Втягивая в себя папиросный дым, прищуривая при этом один глаз, Раиска смотрела в окно, и было видно, что её что – то так же тревожит, как и её подругу. Захмелев и вернувшись в прошлое, она решилась поведать свою правду Катерине

Решила ей так же высказать то наболевшее, которое она когда – то унизительно пережила по её, Катиной вине.

Раиска перевела свой пронзительный взгляд на Катерину:

– Помнишь, тогда, в лесу, мы с тобой дрались?

– Как не помнить? Глупые мы тогда были. Сейчас даже стыдно вспоминать об этом.

Раиска её остановила:

– Нет, я не об этом. Тогда я тебе намекнула про свою большую ошибку.

Катя с интересом смотрела на подругу:

– Я помню, продолжай, я слушаю.

Раиска немного ещё помолчала и произнесла:

– Большой ошибкой я тогда считала Митю. Он уже сидел у меня в животе и потом вместе со мной, в лесу дрался за своего отца.

Катерина остановила своё дыхание, в упор уставилась на Раиску, переваривая её слова.

Выдохнув, она нечаянно опрокинула рюмку с вином, и оно красным цветом разлилось по столу. Дрожащей рукой прикоснулась к руке подруги, сжала её и тихо проговорила:

– Ну и дура же, ты, Райка! Что ты наделала! Ты думаешь, что совершила подвиг? А я тебя всегда считала умной и рассудительной. Скрыла от всех самое святое, да ещё и, будучи беременной, вступила со мной в борьбу. Ведь Паша не знал о твоей беременности, а это значит, что он не поехал бы тогда со мной на Урал. И когда мы дрались с тобой, я могла бы нанести непоправимый вред твоему ребёнку!

Катерина взволнованно, с укором поглядывая на подругу, быстро зашагала по маленькой кухоньке туда – сюда, пытаясь подобрать ещё какие – нибудь слова в укор своей подруге.

В большом возмущении повторила:

– Всегда считала тебя умнее многих. Но так поступить со своей судьбой! Ты собственноручно лишила Митю отца. Ты не мать, Раиска, не мать! Что толку в том, что своим, никому не нужным подвигом, плакала потом от одиночества! Надо что – то менять. Рассказать всё Павлу, Мите, сегодня, сейчас же! Мы теперь не сможем жить дальше, как раньше жили…

Катерина подлетела к столу, налила себе в рюмку вина, залпом выпила:

Со словами, – с вами тут сопьёшься, – снова стала метаться по кухне, без конца задевая Риску.

Та от этого выронила из рук папиросу, в сердцах произнесла:

– Да сядь ты, наконец – то! Наставила мне кучу синяков своими костлявыми коленками! Что подумает Сашко, обнаружив эти синяки?

Катерина, не обращая внимания на слова подруги, продолжала:

– Неужели Павел не разглядел в мальчике сына? А ведь я теперь вдруг вспомнила, что у Мити улыбка – то Пашина. Вот ведь, какие мужики! У меня просто нет слов! Но мне Павел рассказывал, что ты уехала в Ленинград, сразу же вышла там замуж, родила сына и всё у тебя хорошо.

– Да, уехала в Питер, родила Митю, но замуж не выходила. Матери своей строго – настрого приказала, что – бы никому не говорила о том, что Митя от Павла. Не хотелось лишних разговоров. Мать Пашкина узнала о своём внуке позже, да только тоже была с нами заодно – хранила нашу тайну. У вас уже рос Лёня. А главное – я знала, что Павел любил тебя. Узнал бы он – стал метаться меж двух огней, стало бы всем только хуже. Решила, что время само всё расставит по местам.

– Это что же, братцы, получается! Митя с Лёней играют, дружат и не подозревают, что они родные братья по отцу! Ну и ну!

– Митя знает. Всё знает и давно.

Катя взялась за голову. Вино и неожиданное признание подруги било ей в мозги, а щёки сделались, как два красных яблока. Уже не зная, как вести себя после такого признания подруги, произнесла:

– Какие же мы, бабы, дуры! Одна дурней другой!

Присев рядышком с Раиской, Катерина обняла её, прошептала:

– Мы все бабы дуры, ясный компот, – неожиданно произнесла она поговорку своей подруги, – ошибки замечаем тогда, когда исправить их бывает уже слишком поздно. Маши – не маши руками, да только не догнать уже того поезда, не прыгнуть даже в последний вагон.

– Я тогда, когда Митя родился, очень пожалела о том, что не сказала Пашке о своей беременности. Всё та же гордость не позволила мне это сделать, да и молодая была, не прислушалась к словам матери. Возможно бы, и остался он с нами, да что теперь об этом говорить!

Жила потом только Митей. Радовалась ему, привозила его к бабушкам и деду. Пашку решила из своей головы выбросить. Иногда приходили минуты, когда наваливалась грусть, хандра и тоска. Я вспоминала наше с Пашкой детство и, вопреки нашему расставанию, была благодарна Господу за то, что у нас с ним родился человечек. Это существо сделало меня абсолютно счастливой. Ведь это он, Митя, не дал нашей дружбе исчезнуть навсегда. Теперь я знаю точно, что между нами любви – то и не было. Была большая и крепкая дружба. Была сильная привязанность друг к другу и когда мы расстались, то было такое чувство, как будто у меня отняли самое ценное в жизни. Первое время я металась, как – будто могу встретить Павла на улицах Ленинграда. Но потом, в своих хлопотах предстоящих родов, постепенно успокоилась. Думаю, что Пашке тоже было первое время без меня тревожно. Знаешь, это бывает у близнецов. Мы же с ним и были почти этими близнецами, играли, ели, спали вместе. Что об этом говорить, трудно нам обоим было после той разлуки! Когда же я узнала от тётки Дуси, что Павел укатил на БАМ, почему – то сильно разволновалась. В груди стало тесно и больно. А тётка Евдокия про тебя много чего наговаривала. И то, что ты сына её не любишь, и что на БАМ его отправила больного, на верную гибель. Причитала на всю хату, что погубит его эта стройка. А мне потом страшные сны по ночам стали сниться. Жалко было мне Павла. Всё – таки он мне не чужой. Отец моего ребёнка.

Раиска глубоко затянулась сигаретой, по – матерински погладила Катерину, которая примостилась у её пышной груди, продолжила:

– И решила я отправиться на БАМ, ближе к Пашке. Я тоже, как его мать переживала за него. Про себя подумала, что если будешь ты его обижать, отобью его у тебя, не дам своего друга в обиду. Всё торопила время, что – бы поскорее добраться до вас, поскорее увидеть, поскорее протянуть руку помощи Павлу. Во мне кипела непреодолимая злость на тебя. Но чем ближе я подъезжала, тем трезвее становился ум. Молотком в голове стучало: