Людмила Прошак - Северный волк. Историческая повесть

Церковный сторож открыл ворота проворно, не скрывая тревоги. Едва переступили через порог, поспешил с известием:

– Без тебя, отец, худо. Ты уехал, молиться все бросили, а тут еще Пам-сотник смуту в народе сеет. Говорит, голод оттого, что от богов своих отвернулись. Люди толпами к Воипелю идут, последнего оленя в жертву принесли, кровью его мазали рот и глаза истукану…

Стефан слушать дальше не стал, перебил сердито:

– Ладно, с этим потом. Вы прихожанам, кои на службу придут, – помолчал, покачал головой и сам себя поправил: – Нет. Не чиня между людьми разницы, раздайте по зобнице ржи на каждого – корзина закрома не наполнит, но в голоде все же поддержка. Детей малых и стариков не пропустите!

Стефан повернулся спиной и принялся молиться. Побежали исполнять… Дождавшись, когда церковь опустеет, поднялся с колен и поискал глазами доверенного дьяка Василия – бывшего возницу, с кем вместе голодал и холодал, церковь ставил с первого бревнышка. Тот стоял в стороне, дожидался.

– Пойдем в избу, – кивнул ему Стефан. – Там все расскажешь…

Слушал молча, низко склонив голову. Чувствовал, как растет в груди ярость и не гасил ее…

– Ну что ж, пойдем к кумирнице, – только и сказал, тяжело вставая. – Показывай дорогу.

Во дворе, проходя мимо поленницы, поднял топор.

…На Стефана слепо смотрело каменное изваяние старухи с прилепленными по бокам младенцами. Постоял, примериваясь и усмиряя дыхание. Размахнулся и ударил обухом по каменному брюху, поросшему серо-зеленым мхом. Топор гулко звякнул. На теле идола зазмеилась трещина. Кто-то пронзительно закричал. Стефан размахнулся снова… Слышал за спиной, как скрипит снег под ногами бегущих прочь от кумирницы людей… Новая трещина на камне столкнулась с прежней. Истукан пошатнулся, от него медленно и нехотя отвалился кусок, глухо стукнулся о подножье и скатился к ногам Стефана. Тот не отступил. Словно и сам окаменел. Камень, покачавшись, остановился, словно наткнулся на невидимую преграду.

Народ в суеверном ужасе заметался, запричитал разноголосо. Всех перекрыл густой голос Пама-сотника («Хороший дьяк был бы, молитвы читал бы зычно», – отметил про себя Стефан). На площади подле сокрушенного кумира все разом стихло.

– Кто дал тебе власть такое творить? Кто послал тебя в землю нашу, чтобы надругался ты над нашими богами?..

Стефан усмехнулся и бросил топор, повинуясь внезапно нахлынувшей усталости:

– Разве это бог, если его прилюдно сокрушить можно?

Сотник, смешавший, повернулся к людям:

– Не слушайте Стефана, пришельца из Москвы! – и, чувствуя, что напал на верный след, возвысил голос:

– Что хорошего быть может нам от Москвы? Не оттуда ли к нам тяготы идут, дани тяжкие, и насилия, и судьи, и соглядатаи, и караульщики? Не от нашей ли охоты меха в Орду посылаются? Народ! Твои учители были опытные старцы, а сей иноплеменник юн летами и разумом…

Пам-сотник говорил и с радостью для себя отмечал, как с двух сторон стали подступать мужики, кое-кто подбирал палки прямо здесь, среди припорошенного снегом валежника. Сомкнулся круг. Пам предостерегающе поднял руку. Занесенные над головой Стефана дубины нехотя остановились. Сотник вышел в середину круга, загадочно ухмыльнулся:

– Ты нашего бога топором сокрушить решил, а сейчас мы твоего огнем испытаем!

Взметнулся столб пламени, опалил лапы елей, искры брызнули в морозное синее небо. Пам стоял, скрестив на груди руки, в предчувствии триумфа. Мерил взглядом Стефана: «Против меня ему никак не устоять». Говорил зычно и внятно, чтобы слышно было в самом дальнем уголке поляны.

– Мои боги – Воипель и Золотая баба, на которую ты, московский пришелец, руку поднял – меня защитят и я пройду невредим сквозь огонь. Ты, иноземец, со мной пойдешь!

Стефан сбросил с себя кожух. Остался стоять в рясе, продуваемый ветром и осыпаемый снегом. Поцеловал крест:

– Да, я не повелеваю стихиями, – негромко ответил он, не стараясь перекричать треск костра и вой поднявшейся метели. – Бог христианский велик. Я иду с тобой, Пам.

И неожиданно, как клещами, стиснул руку сотника и повлек его за собой в огонь, в миг опаливший бороду, брови, волосы. Сотник попятился. Стефан не пускал. Смотрел прямо перед собой, огненные блики отражались в зрачках. Языки жадно лизнули ноги. Словно босиком на раскаленных углях. Пам люто закричал. Он уже не пятился – вырывался из рук монаха. Толкнул его всей тяжестью своего тела, камнем упал на Стефана и превозмог-таки силой – выкатились тесно сплетенным, тлеющим клубком из огнища.

Шипела в снегу успевшая заняться огнем одежонка. Ветер колол, как иголками, обожженную кожу на лице и на руках. Ныли ноги в обуглившихся пимах…

Пам лежал, зарывшись в снег, силился унять боль. Стефан встал. Свет резанул по глазам. Сразу и не понял, почему так непривычно стало смотреть: не доставало обожженных ресниц. Подошел к костру. Жар дохнул в лицо. Выхватил из пламени горевшую дубину. Взвесил на руке – чем не факел? И пошел подпаливать деревянных идолов вокруг полуразвалившегося каменного истукана…

Снег, смешавшись с пеплом, стал окрест черным. Волдыри на лице и руках от ветра и жара полопались, но Стефан не чувствовал боли.

– Кто воистину верует, – говорить мешали истрескавшиеся губы, – тот должен разыскать и выведать, где кумиры таятся. Найдете в доме ли своем, или у соседа ближнего, или еще где-нибудь, несите сюда, чтобы прилюдно идолов руками своими сокрушить. А кто не хочет к святой вере придти, тот пусть на Удору уходит, – обвел глазами поляну, все стояли, молча: – Аминь. Да будет так.

…И таяли снеги. И ложились на землю вновь. Военный год сменялся мирным. Неурожайный – хлебным. Тревога чередовалась с надеждой. И люди не смели тому радоваться, опасаясь перемен.

Лишь Ульяна ликовала. Вставала затемно. В родительском доме икон не было. Ульяна, как учил Стефан, крестилась, глядя на верхушки сосен, подпиравшие купол неба. Случалось, что вслед за затверженными словами с губ срывались свои, невесть откуда взявшиеся. Они прорастали из души, как молодая поросль в лесу.

Когда Ульяна впервые переступила порог часовни, словно взбежавшей на пригорок над Вычегдой, ее подстегивало любопытство: почему пришлый человек построил себе такой необычный дом, почему островерхую крышу венчает крест? До этого дня Ульяна лишь слышала о Стефане – о нем перешептывались тайком вычегдские коми, что-де у москаля заговор сильнее, чем у тунов 9 9 Тун – колдун (коми). , он помогает хвори отводить, хлеб добывать, научает огня и невзгод не страшиться. Припомнив это, Ульяна зябко повела плечами – боязно ведь как-никак. Но не утерпела, заглянула внутрь. В глубине диковинной избы мигали, плавились свечи. Из тьмы проступали печальные лики.