Светлана Чуфистова - Во имя отца и сына

Матрёну тоже было не узнать. Из неказистой девочки подростка она превратилась в очаровательную барышню, налилась как спелое яблочко и хороша была теперь необычайно, а однажды даже заговорила с ним:

– Ну что ты всё смотришь? – улыбнулась зеленоглазая, взглянув на смущённого парня – Влюбился чё ль? Так сватов засылай….

Если бы он только смел надеяться…

– А можно, Мотя? – спросил Костя робко, сам не веря в то, что говорит.

– Эх ты, тёма – потёма! – засмеялась Матрёна, отбросив назад свою длинную рыжую косу.

И мысль о сватах перестала покидать Константина. Но Тимофей и слышать ничего не желал.

– Ты мне за Мотьку Колесникову дажно не заикайси! – отрезал он – Нашёл невесту! Ты знашь, кто её папаша? Да он с самим Мартыновым дружбу водить. Мы для них, что воши. Ну чем тебе Настасья Дорофеева не пара? И умница, и красавица. И с отцом ёйным мы в согласии завсегда проживали. А Лизка Емельянова, уж ссохлась вся по тебе….

– Тять, да не нужны они мне.

– Ты, Константин, мне энту дудку брось, заладил. Нет. Вот тебе мой отцовый сказ.

Прошёл месяц с тех пор, как Костя видел в последний раз Матрёну. Улучив момент, когда отец пошёл покупать снасти для рыбалки, он вновь заглянул в лавку. Там было пусто и темно. Мотя стояла у окна, но парень не узнал её. Вся в чёрном, она была похожа на маленького, растерянного воробышка, только что выпавшего из гнезда.

– Что случилось? – вырвалось у Константина.

– А, это ты? – грустно посмотрела на воздыхателя девушка – Здравствуй – приложила Матрёна платочек к своим глазам. – Отец помер, сердце – нахмурилась Мотя. – Это всё водка проклятущая, будь она не ладна. Уж сколько я ему говаривала, не пей, тятя, не пей. Так ведь ему никто не указ. Хоть и хапуга он был страшенный, а всё ж таки любил меня, ягодкой называл – всхлипнула девушка горько. – Мамки то давно у нас нету, тоже померла, чахотка. Вот теперь всем мой сводный братец Прошка заправлять будет. А ему всё одно – вздохнула Матрёна. – Спихнуть побыстрея сестру с глаз долой из родительского дома дружку свому закадычному Жорке, да денег с него поболе содрать.

Внутри у Кости всё перевернулось и, не ожидая от себя подобного, он произнёс.

– Моть, пойдём за меня, я ведь тебя с малолетства люблю. Ты же знаешь…

Девушка посмотрела на парня пристально.

– Любишь? – подумала она – Да разве ж братец меня за тебя отдаст?

«Не отдаст, нипочём не отдаст» – клокотало в груди у Кости.

Он вдруг шагнул к Матрёне и взял её за руку.

– Моть, давай убежим, сегодня, в двенадцать, я тебя ждать буду у ключа на заимке. Придёшь?

Девушка помолчала немного, а потом тихо спросила:

– А без приданного меня возьмёшь?

– Возьму! Конечно, возьму! – сам не свой от счастья выкрикнул Костя.

– Тогда приду. Обязательно приду. Жди…

***

В лунном свете, на окраине Иглино, он, то сидел на поваленной берёзе, то ходил взад вперёд, прислушиваясь к каждому шороху и звуку. В пустых дворах лаяли собаки, в домах гасли последние огни. «Где же она?» – думал про себя Константин. «Не помешает ли кто его счастью?» – тревожился парень.

И вдруг вдалеке он увидел её. В простеньком сарафанчике и платочке, Матрёна бежала к нему с узелочком в руках.

– Мотя! – выкрикнул Костя и устремился на встречу.

Они остановились напротив друг друга.

– А вот и я – произнесла смущённая девушка и опустила глаза.

И парень немедленно схватил её на руки.

– Пришла! Пришла! Ягодка моя! Как же я тебя ждал! – стал кружить любимую он.

А Матрёна смеялась, запрокинув голову.

– Всю жизнь любить тебя буду! – не унимался Константин – До последнего вздоха! Слышишь?

– Слышу – отвечала она.

– И не отдам никому!

Костя поставил девушку на ноги, страстно поцеловал, а после взглянул любимой в глаза.

– Теперь ты моя навсегда…

– Навсегда – повторила, словно эхо Матрёна.

***

Эту ночь они провели в заброшенном амбаре. В лунном свете, пробивающемся сквозь древесные щели, лёжа на сене, обнявшись, Мотя рассказывала ему про свою жизнь. Как мамку схоронили, как в их дом пришла мачеха со своим сынком, и как она чуть не сгноила девочку, потому что та застала её с полюбовником. Как отец, царствие ему небесное, несмотря ни на что, любил и баловал свою Мотюшку, и даже возил однажды в театр в Уфу…

А потом девушка спала у Кости на груди, такая маленькая, беззащитная и он гладил её рыжие локоны….

Светало. Подул прохладный ветерок, зашелестел в нескошенной траве, пробежал волною по ниве. Где-то далеко в деревне прокричали первые петухи…

– Мотя, вставай, нам в церкву пора – ласково стал будить любимую Константин. – Нас батюшка Семион обвенчать обещался.

Белокаменная, с позолотой на куполах, встретила их запахом ладана, елея и воска. Лики святых, как многочисленные свидетели и гости сего бракосочетания, строго и блаженно взирали на них со всех сторон.

Матрёна глянула на Костю растерянно.

– Ничего не бойся, я с тобою – сказал он ей так уверенно, что Мотя, забывши обо всём, доверилась своему самому преданному и единственному другу на свете.

– Я люблю тебя – произнёс Константин тихо и посмотрел в полные слёз глаза невесты.

А далее было венчание, которое, впрочем, закончилось быстро, поскольку батюшка, не сдержанный в своих греховных желаниях, то и дело поглядывал на поллитра, поставленные для него женихом в сторонке.

– Благословляю вас, дети мои! – окрестил напоследок отче молодых одной рукой, держа в другой булькающее подношение – Живите в мире и согласии…

И вот они уже ехали верхом домой к Косте, и парень прижимал Матрёну к себе, как самое дорогое сокровище во вселенной. Казалось, природа благоволит влюблённым тоже. Хмурое ещё с утра небо вдруг просветлело. Лес распахнул для них свои объятья, пропуская новобрачных по усыпанной цветами тропе.

– А если твой тятя нас не примет? – спросила Мотя супруга встревожено.

– Ну, что ж, тогды к брату Ивану в Уфу подадимся, там заводов много, рабочие руки везде нужны.

Молодые уже подъезжали к деревне, как вдруг в низине у поскотины встретили местного пастуха. Он, то и дело размахивая кнутом, материл последними словами своих воспитанников.

– Здорово, дядя Кузьма – поприветствовал односельчанина Костя.

– Ух, ты, Костантин? Не признал – вытаращил свои заплывшие от перепоя щёлочки на всадника крестьянин. – А ты чего, дома то не был ишо?

Тревога закралась в сердце парня.

– Ехай скорея, отца твово всего поломали. Вчерась Иглинские по твою душеньку заявилися, ироды проклятущие, хвати их лихоманка. А тут Тимофей с ружом…

Больше Костя уже ничего не слышал, он нёсся во всю прыть, не замечая, как из леса к нему приближаются неизвестные. Наездники в зипунах и картузах, подсвистывая, уже практически догнали его.