Сергей Алексеев - Смутное время. Рассказы о русских царях и самозванцах начала XVII века

Повалили люди к московским тюрьмам. Сбили замки с дверей. Выходи на волю, народ невольный!

Доволен Терёха Ивлев. Освобождён Тимофей Полтина.

Обнялись друзья. Расцеловались.

– Терёха!

– Полтина!

– Жив!

– Не помер!

Вот бы по чарке сейчас хмельного.

Хмельное и подвело.

Разгулялись людские страсти. Кто-то вспомнил про московские винные погреба и подвалы. Бросились люди, как мухи на мёд, к бутылям и винным бочкам.

Полилось потоком хмельное.

Терёха и Тимофей тоже в какой-то подвал проникли. Выбили верх у бочки. Вот она – горькая сладость. Однако не во что наливать. Нет кружки. Как быть?!

– Шапкой черпай, шапкой! – кричит Тимофей Полтина.

Зачерпнул Терёха шапкой вино. Потекло оно и в рот, и по усам, и за ворот. Зажмурил Ивлев глаза от блаженства. Сладко!

Ушлый народ на выдумку. Кто-то черпал вино башмаком, кто-то хлебал с ладони. Кто-то, как лошадь, мордой в бочку сунулся.

– Красота! – вопил Терёха Ивлев.

– Красота! – отзывался Тимофей Полтина.

Гуляла, ходила по московским винным погребам и подвалам людская глупость. Хмельными рожами улыбалась.

Страшный счёт был представлен людям. Более пятидесяти человек скончалось тогда в Москве от дикого винного перепоя. Среди них Терёха Ивлев и Тимофей Полтина.

Ещё будучи в Туле, Отрепьев провозгласил о своём восшествии на русский престол.

В Серпухове «царя Дмитрия» ждали царские экипажи. С Конюшенного двора было прислано двести лошадей.

Сюда же, в Серпухов, прибыли изменившие царю Борису Годунову князь Фёдор Мстиславский, князь Дмитрий Шуйский, разный важный чиновный люд из Москвы.

Приехали и служители Сытного и Кормового дворов. Заполонили Серпухов повара, прислуга с разными припасами: со съестным и винами.

Бояре и московские чины дали пир. Бурно прошло веселье. Более пятисот человек собралось. Взлетали хмельные чаши:

– За царя Дмитрия!

– За Русь!

– За порядки новые!

Затем самозванцу принесли пышные царские одежды.

Накинул Гришка Отрепьев царский кафтан. Глянул на себя в зеркало. Не кафтан, а чудо!

Надел на себя царские штаны. Глянул в зеркало. Не штаны, а сказка!

Натянул сафьяновые сапоги. Блестят сапоги, хоть жмурься.

Красив, хорош Гришка Отрепьев. Ладно сидят на самозванце штаны. Ладно сидит кафтан. Точно по мерке обхватили ноги сафьяновые сапоги.

– Царь, – обращаются все теперь к нему. – Государь. Батюшка.

Доволен Отрепьев Гришка. Сбывается то, о чём в монастырской тиши мечталось.

– Царь, государь, – журчат, как ручей, слова. Ласкают и ум, и душу.

– Царь, государь, – словно с небес слетают.

Не знает предела людская злоба. Люди от злобы слепнут.

Архангельский собор – один из соборов Московского Кремля. Здесь был похоронен Борис Годунов. Двух месяцев ещё не прошло. Свежа могила.

Разошлись людские страсти. Ненависть и зависть по свету бродят.

Поползли среди знатных людей разговоры:

– Не по чину он похоронен в Кремле, не по чину.

– Худороден Борис.

– Есть на Руси знатнее.

Приревновали знатные к Годунову. Всё громче, настойчивей речи.

– Не по заслугам лежит.

– Не по праву.

А вот и вовсе истошный вопль:

– Выкидывай его из могилы!

Нашлись среди бояр и такие, кто в этом увидел для себя и прямую выгоду.

– Одобрит такое царевич Дмитрий.

– Милость за это будет.

Раскопали могилу Бориса Годунова. Вынесли тело его из Архангельского собора.

– Туда его, к ним, – сказал кто-то из бояр.

Имелись в виду царица Мария и царь Фёдор Борисович.

Перетащили тело Бориса Годунова в Варсонофьевский монастырь. Похоронили рядом с Фёдором и Марией.

Смутное время. Страшное время. Не знает предела людская злоба. Люди от злобы слепнут.

Новая смута бежит по Москве.

Новая весть стучится в двери.

– Не помер он вовсе. Нет!

– Как – не помер?!

– Вот так и не помер!

– Так ведь дважды его хоронили.

– Не его, а другого. Настоящий жив, невредим. Настоящий спасся.

Шла молва о царе Борисе Годунове. О чудесном его спасении.

Еропка Седой клятвенно уверял, что видел царя Бориса Годунова в Кремле, рядом с Успенским собором, прямо на площади.

– Он шёл, шёл. На меня посмотрел. Я ещё шапку со страху выронил, – уверял Еропка.

Пётр Дуга клялся, что видел царя Бориса Годунова в самом Успенском соборе. Мол, Богу царь отбивал поклоны. Пётр даже показывал людям, как Борис Годунов молился.

Нищенка, бездомная старуха Поликсения Немая твердила, что повстречала царя Бориса, когда сидела у ограды у овражка на кладбище.

– Он денежку мне подарил, денежку, – частила старуха. И доставала, показывала людям медную монету.

Где сейчас Годунов? И об этом ходили домыслы.

– Он в Англию бежал, в Англию, – говорили одни.

– Не в Англию, а в Швецию, – уточняли другие.

Находились и третьи:

– Не в Англию и не в Швецию, к татарам бежал Годунов. К татарам.

Разные слухи летят по Москве. Как квашня из бадейки лезут.

Не боялся Лжедмитрий слухов о том, что жив Борис Годунов.

Другого боялся.

Разоблачения.

Был когда-то Григорий Отрепьев холопом у бояр Романовых. Вдруг как бояре его признают!

Был когда-то Гришка Отрепьев в работниках у князя Бориса Черкасского. Вдруг как Черкасский его признает!

А монахи из Чудова монастыря – его товарищи по богоугодному заточению: Нил, Ларион, Варлаам, Еронтий, Фадей, Серафим, Еуфимий, Паисий? Вон их – целая братия. Ухо держи востро. Опасайся бывших друзей-приятелей.

Неспокоен Гришка Отрепьев. Нервы натянуты, словно струны. Страшные сны по ночам приходят.

То приснится Отрепьеву боярин Фёдор Романов. Идёт боярин, стучит клюкой.

– Ты – Гришка Отрепьев. Вор и разбойник!

И тычет клюкой в Отрепьева.

То приснятся бояре Александр и Михаил Романовы. Идут бояре, трясут своими бородами.

– Не Дмитрий ты вовсе. Нет! Ты – Гришка Отрепьев. Вор и разбойник!

То приснится князь Борис Черкасский. Глаза, как кинжалы, уставил в Гришку.

– Гришка ты. Гришка. Гришка Отрепьев!

А вот явилась и монастырская братия: Нил, Ларион, Варлаам, Еронтий, Фадей, Серафим, Еуфимий, Паисий. Тычат пальцами. Зло хохочут.

Снятся Лжедмитрию страшные сны. Несётся со всех сторон:

– Ты – Гришка Отрепьев!

– Ты – Гришка Отрепьев!

Проснётся Гришка. Ругнётся. Сплюнет:

– Тьфу!

20 июня 1605 года самозванец въехал в Москву. Въезжал осторожно, на всякий случай косил глазами по сторонам. Впереди и следом за Лжедмитрием двигались польские роты и казаки. Шли в боевом порядке.