Сергей Алексеев - Собрание сочинений. Том 3. Упрямая льдина. Сын великана. Двадцать дней. Октябрь шагает по стране. Братишка. Секретная просьба

– Ох, ох, – вздыхает, – замучил тебя аптекарь! Сиротинушка ты моя, – тянет Лёшку на кухню.

– Да я не хочу, – упирается Лёшка.

– Ешь, ешь, – заставляет и опять причитает: – Сиротинушка ты моя. Некому-то о тебе позаботиться.

Ест Лёшка, а самому не терпится – скорей бы в чуланчик.

– Тетка Дарья, так мне же к графине Потоцкой быстрее надо.

– Ну ступай! – отпускает наконец Дарья и сует на дорогу мальчику пряник.

Вернулся Лёшка – сразу в чуланчик. Только сунул руку за пистолетом, а его опять вызывает аптекарь и – надо же! – действительно дает ему капли и посылает к графине Потоцкой.

До позднего вечера носился в этот день Лёшка по клиентам. Дважды побывал у князя Гагарина, бегал к артистке Ростовой-Задунайской, к приват-доценту Огурцову и еще в несколько мест.

Волнения в городе тем временем стихли. На улицах снова появились нарядные люди, работали магазины, кинематографы. Бегает Лёшка по городу, а у самого одна мысль: как бы рассмотреть «Смит и Вессон»? Пытался он несколько раз вытащить пистолет в пути, да все неудачно. Забежал было в подъезд большого дома на Миллионной. Только сунул руку за пазуху, вошел господин в енотовой шубе, косо посмотрел на Лёшку, кашлянул, но ничего не сказал. Потом появилась нарядная дама с болонкой на руках. Собачонка злобно тявкнула и стала рваться из рук. Лёшка плюнул и вышел на улицу.

Не повезло ему и в подъезде на Литейном: всунулась волосатая физиономия с бляхой под бородой – дворник.

– Ты что тут?.. Вот я те…

Пришлось убираться.

Наконец, уже в темноте, Лёшка вытащил пистолет прямо на улице. До этого смотрел – никого нет. А тут – и откуда она только взялась! – появилась девица в коротенькой шубке. Увидев в руках у мальчика пистолет, девушка с криком бросилась в одну сторону, а Лёшка испугался не меньше и стремглав помчался в другую.

– Бог с ним, – решил наконец мальчик, – вернусь домой – рассмотрю.

Однако дома он неожиданно застал гостя. У Золотушкина был околоточный надзиратель Животов. И Лёшке пришлось прислуживать.

Животов пил рябиновую настойку и рассказывал о городских беспорядках.

– Так вы, того, – говорил околоточный, обращаясь к Золотушкину, – чуть что – к нам в участок. У вас дело такое: ап-те-ка, – протянул он. – Тут может всякое статься. Ну, ваше здоровье, – и выпил рюмку.

– Слушаюсь, – отвечал Золотушкин. – А как же-с. Непременно-с.

– Народ – он стихия, – продолжал Животов. – Он без власти что конь без узды, что овцы не в стаде. Нынче на Знаменской площади жандармского полковника убили. Из пистолета, между прочим. Мастеровой какой-то. Ведется розыск. Я вам скажу, за такие дела ого-го… – заключил Животов.

Лёшка замер, прикрыл рукой пазуху.

«Ведется розыск», – не вылезало из головы у мальчика. Он пощупал пистолет и представил себе ту страшную минуту, когда околоточный Животов своими здоровенными ручищами схватит его, притянет к себе и скажет: «А где ты взял пистолет? А зачем тебе пистолет? А не ты ли убил полковника?» Мальчик похолодел. «Брошу в прорубь, в Неву», – решил Лёшка.

– Государь император, изволю вам доложить, – продолжал между тем околоточный, – прислали депешу: «Прекратить беспорядки». Во как. Мы живо. У нас разговор простой. Становись. В ружье. Пли! – И Животов засмеялся. Потом приблизился к Золотушкину. – Назавтра, будьте покойны, никаких беспорядков. Никаких! – повторил он и снова потянулся за стопкой.

Тем временем Лёшка несколько успокоился, подумал: «Зачем же в Неву?» Выбрав удобный момент, мальчик осторожно прошел на кухню, плотно прикрыл за собой дверь, потом приподнял дверцу подпола и полез вниз. Высмотрев укромное место в дальнем углу, он засунул опасную находку под какие-то ящики.

Когда Лёшка вернулся в комнату, надзиратель прощался с аптекарем.

– Будьте покойны, – еще раз повторил Животов. – Назавтра никаких беспорядков.

Проводив околоточного, Золотушкин перекрестился, прошел в аптечный зал и позвал Лёшку.

В аптечном зале, на пустынной широкой стене под стеклом, в золоченой раме висел царский портрет. Российский самодержец был изображен во весь рост, в полковничьем мундире, с андреевской лентой через плечо. Император стоял держась за спинку резного кресла, чуть откинувшись назад, словно боясь выпасть из рамы.

За многие месяцы работы у Золотушкина Лёшка возненавидел царский портрет. В обязанность мальчика входило стирать пыль со стекла и надраивать раму. До боли в руках намашется Лёшка тряпкой, а Золотушкину все мало. Подойдет, станет рядом и тычет тростью.

– Тут, – говорит, – не блестит. И тут плохо.

Трость у Золотушкина тонкая, как шпага, ткнет – что кольнет шилом. Вот и сейчас водит Лёшка по царским сапогам, трет по императорской физиономии…

– Не там, не там! – кричит Золотушкин и тычет тростью в золоченую раму.

Лёшка плюет на тряпку и берется за раму.

С улицы постучали. Золотушкин вздрогнул, насторожился. Стук повторился настоятельный, грозный. Побледнев, аптекарь подошел к двери.

– Кто там?

– Откройте!

Золотушкин раздумывал.

– Откройте же!

Голос был женский. Аптекарь повернул ключ. Спиной, чуть согнувшись, медленно переступая порог, в комнату входил неизвестный. А следом за ним еще двое: парень и девушка.

Лёшка глянул и замер…

Безжизненно свесив голову, на руках у вошедших лежал парень со Знаменской площади.

Молодого рабочего положили на диван.

– Простите, – обратилась девушка к Золотушкину. – Ранение. Тяжелое. Нужна срочная помощь.

Аптекарь стоял не шевелился.

– Дайте же йоду! Бинтов! – закричала девушка.

Золотушкин очнулся. Засуетился. Подбежал к шкафчику. Вернулся, подсел на диван и стал поспешно перевязывать раненого. Бинт ложился неровно, сползал, парень морщился и издавал протяжные стоны. Потом аптекарь принес какие-то капли. Парню разжали зубы, и Золотушкин долго целился, прежде чем попал ему ложечкой в рот.

Через несколько минут парень пришел в себя, приоткрыл глаза и увидел царский портрет. Молодой рабочий уставился на него, потом его взгляд перешел на Золотушкина, задержался на лице, скользнул по руками и трости.

Парень стал подниматься. Аптекарь пугливо попятился, бухнулся в кресло.

– Андрей! – вскрикнула девушка.

Она бросилась к парню, но тот оттолкнул ее в сторону, рванулся к аптекарю, выхватил трость. Потом, резко повернувшись к портрету царя, зацепил загнутым концом трости за верхний обрез рамы и что было сил рванул ее на себя. Портрет рухнул. Рама раскололась. Мелким звоном звякнуло и разлетелось стекло.

В ту же минуту парень качнулся и сам свалился рядом с портретом. Когда раненого снова укладывали на диван, он бился и что-то кричал, потом стих и опять безжизненно уронил голову.