Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня воинской удачи

Село стояло на сухой гривке среди озер, болот и проток, и протоки служили тропинками, подводящими к каждому дому. Хижи [5] Хижи – жилища придунайской Болгарии. здесь строили из пучков высушенного тростника и обмазывали илом: высыхая, он становился твердым как камень. К беленым стенам лепились яблони, груши, вишни: земли для них было не много, но благодаря тому же илу все росло хорошо. Как и прочие селения болотного края, Вихрцы жили рыбной ловлей, женщины вязали сети. Зимой косили сухой тростник и продавали: им хорошо было крыть крыши.

Этим утром хижи опустели: женщин и скотину увезли на мелкие островки и спрятали в зарослях, где чужаки не нашли бы их и за целый год. Послали гонцов в два ближайших села и велели мужчинам спешить в Вихрцы. Собравшись все вместе, подунавцы смогли бы хоть числом уравняться с русами.

Однако до вечера разбойники никак себя не проявили. К концу дня Смилян, кмет Вихрцов, с тремя мужчинами отважился наведаться на остров, где отроки видели чужих.

Остров оказался пуст, но следов там осталось множество: кострище, кости и голова бедной Златки. Куда уплыли чужаки? Где теперь появятся? Сход решил, что надо ехать в Ликостому, к багаину Самодару. Еще ночь мужчины провели без сна, с оружием в руках сторожа ведущие к селам протоки, а утром Смилян отправился с двумя гонцами в ближайший воеводский городок. Взял с собой и Танчо – как живое доказательство, ибо он единственный, кто видел русов своими глазами, пока Илко сторожил челн.

До Ликостомы вверх по реке был дневной переход. Сменяя друг друга на веслах по двое, к вечеру вихровцы достигли цели.

В этих краях был самый корень Болгарского царства. Близ устья Дуная, в трех переходах вверх по течению, раскинул когда-то свой стан хан Аспарух – владыка булгар-кочевников, что триста лет назад первым привел их на берега Дуная и дал им здесь новую родину. В союзе со славянами восьми племен, жителями этих земель, всадники Аспаруха обрели силу для борьбы и с хазарами, и с греками – даже брали с василевсов дань. На месте его «хринга», то есть стана болгарской орды, сейчас располагался город Преслав Малый, где жил младший брат царя Петра – Боян. Престол царства Болгарского уже полвека находился в Преславе Великом – царь Симеон, отец Петра, построил этот город как свою новую христианскую столицу. Потомки болгар-кочевников, когда-то захвативших власть над этим краем с его славянским населением, теперь составляли его крещеную знать. Смешавшись с ними, восемь древних племен теперь носили общее имя – дунайцы или подунавцы.

Ликостома высилась на ровном берегу Дуная в окружении садов и лугов, где паслись багаиновы табуны. Построили ее по образцу других болгарских городов: это была четырех-угольная крепость-калэ за рвом, полным воды, и высоким земляным валом. Поверх вала шла каменная стена, из камня были выстроены двор багаина – хозяйский дом, помещения для дружины. Имелась там и небольшая церковь Апостола Андрея. Стараниями царевича Бояна она украсилась фресками и даже двумя колоннами из сероватого мрамора: все это он раздобыл при помощи своей невестки-гречанки, царицы Ирины.

Посланцы Вихрцов добрались до места уже в густых сумерках. Даже боялись, что опоздают и придется ночевать на пристани в челне. Однако ворота калэ еще были открыты, и людей внутри показалось необычно много. В кафтанах, в сапогах, с узкими кожаными поясами – по виду все это были отроки чьей-то дружины.

– Может, они уже знают? – заметил Камен, отец Танчо.

– Добрый вечер в дом, юнаки! – Смилян сдернул овчинную шапку и поклонился ближайшим двум воинам.

Без особого дела те стояли близ ворот багаинова двора, засунув руки за свои украшенные плотным рядом бронзовых бляшек пояса, и пересмеивались, разглядывая девок и женщин, что гнали скотину с луга.

– Не позволено ли нам будет узнать – что за господин приехал с такой сильной дружиной?

– Не узнал, старче, багатуров баты [6] Баты (бата) – господин, старинный тюркский титул, употребительный у древних болгар. Бояна? – усмехнулся один.

– Баты Боян приехал в Ликостому?

– Ну раз я здесь стою! – ответил отрок, и оба захохотали.

Дом багаина Самодара был выстроен из белого камня, с выложенными красным кирпичом округлыми сводами окон. В подражание Константинополю выстроил свою столицу, Великий Преслав, царь Симеон, а его сыновья перенесли этот облик на Преслав Малый и другие крепости своей земли. Правда, убранству его далеко было до царьградской роскоши, лишь расписная посуда на полках беленых стен бросалась в глаза яркими пятнами: рыбы, птицы, быки, олени, грифоны. Глинобитный пол в дальней, хозяйской части покрывали тканые ковры.

Багаиновы слуги сперва не хотели допускать Смиляна и его родичей: у хозяина шел пир, ему было не до каких-то селян. Лишь услышав о разбойниках-русах, ключник дрогнул: задержи он такие сведения, и самому могло не поздоровиться.

– Идите за мной, только тише! – велел он Смиляну. – Я сам о вас доложу.

Вслед за ключником трое селян прошли в дом. В хозяйском покое сияли десятки золотых огоньков: горели восковые свечи в медных подсвечниках, и оробевшим восхищенным селянам казалось, что здесь светло как днем. Гости сидели на скамьях за длинными столами, уставленными той греческой посудой, что в обычные дни украшала стены.

Издалека через раскрытую дверь доносились некие звуки, от чего селяне затаили дыхание и дальше шли на цыпочках. Глубокий, звучный мужской голос выпевал строки под перезвон гусельных струн:

Гордость звучала в нем, когда он описывал богатое убранство, и сами звуки гусельных струн казались светлыми, будто играл он не на позолоченной бронзе, а на солнечных лучах.

Заслышав этот голос, Смилян перекрестился, то же сделали его родичи. Так делали почти все, кто впервые слышал, как Боян сын Симеона говорит и тем более поет. Казалось, этот голос шел из неведомых глубин мироздания и касался напрямую души каждого, кто его слышал. Особенно чаровал он женщин: они замирали и готовы были слушать сколько угодно – о чем бы ни шла речь. Что и подкрепляло Боянову славу как человека «знающего».