Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

А вот и оркестр встал и постукивает смычками по скрипкам, виолончелям, альтам, контрабасам. Кларнетисты, гобоисты, флейтисты бьют ладонями по своим инструментам, все головы обращены к господину Моцарту. А тот уж и не знает, что делать, как успокоить эту прекрасную бурю, чтобы продолжать оперу. Обеими руками он просит тишины и неустанно кланяется.

Стробах дал знак оркестру, и опера стронулась с места. Великолепный Фигаро – Понзиани, нежный, гибкий голос, сыплющий живым юмором; роскошная Сюзанка – Катерина Бондинёва, любимица зрителей; граф Альмавива – Луиджи Басси, упоительный итальянский баритон; графиня – Тереза Сапоритиова, сильное драматическое сопрано; пылкий влюблённый паж – Катерина Мицелёва. Моцарт необыкновенно доволен. Каждая сцена проработана, отшлифована, просто сверкает, как великолепный бриллиант.

Первое действие закончено. Снова овации. Публика и артисты перед занавесом смотрят в сторону Туновой ложи, где Моцарт улыбается всем вокруг и снова, и снова кланяется и благодарит за проявление такой явной любви. Вот сказал что-то Тунам и пошёл вниз: его тянуло за кулисы, пожать руку Стробаху, высказать счастливую признательность, обнять певцов.

Пока шёл коридорами, люди останавливались и с огромным любопытством и восхищением в глазах провожали его шаги. Так и шёл, как сквозь строй, прямо до самых железных дверей «закулисья».

А там его уж поджидали и директор Бондини, и режиссёр Гвардасони, и капельник Стробах. Моцарт поздравляет, благодарит, тут и певцы, синьорины и синьоры, целует дамам ручки, жмёт руки Басси, Понзиани, обратился к каждому артисту лично, и к оркестрантам, не забыл и осветителей, и работников сцены. От этих бесконечных поклонов его спас остроумный Гвардасони, предложив щепотку из золотой табакерки. Моцарт не отказался и красиво чихнул, и тотчас Бондини быстренько предложил:

«Так что, маэстро, не хотели бы вы продирижировать своего „Фигаро“ в субботу?»

Все вокруг с напряжением следили за лицом Моцарта.

«С радостью! И уже не могу дождаться субботы! С удовольствием буду пражского „Фигаро“ дирижировать, это было лучшее представление. У меня нет слов, чтобы выразить моё удовольствие. Итак, в субботу я дирижирую. Договорились».

Все пришли в восторг, а Бондини тут же продолжил:

«А завтра, с утра, дорогой маэстро, у нас будет оркестровая репетиция для ваших выступлений, ваша Пражская симфония. Затем, договоримся о дальнейшем распорядке – наверняка, вы и сами будете что-то играть?»

Моцарт кивнул: сыграю. Хотел сказать что-то ещё, но заметил, что артисты потихоньку собираются, чтобы продолжать спектакль.

«Всё, всё, завтра всё обсудим».

И снова целует ручки, прощается и уже летит через железные двери, через ступеньку по лестнице до Туновой ложи в первом ярусе. Снова сквозь строй влюблённых Пражан, только открыл дверь, сразу к Констанции:

«Я в субботу дирижирую „Фигаро“. Я договорился. А завтра утром будет большая репетиция моей новой симфонии D-dur. Как я рад! А то я уж понемногу начал лениться. Но это не для меня. Я должен играть, писать, чтобы меня не избаловали, чтобы я совсем не поглупел. И без того каждую минуту слышу, что я такой маленький».

Пани Тунова погрозила пухленьким пальчиком:

«Но зато удаленький! Вон как вы покорили всю Прагу. И сколько ещё удивительного мы ожидаем от вас!»

Моцарт поблагодарил за поддержку почтительным поклоном и произнёс:

«Однако никогда я Прагу не забуду. Я уже кое-что придумал, господа. И это не будет что-нибудь маленькое. Кое-что грандиозное. Такое, как слышится мне величавость музыкальной Праги. Ну, увидим!»

– 1 —

После генеральной репетиции «Пражской симфонии» Моцарт заскочил пообедать в Новый трактир. В последнее время он полюбил туда захаживать: и графа Туна можно не беспокоить, да и от театра недалеко. Всю дорогу он тихонько напевал. Оркестр замечательный. Каждая нота на своём месте, ни одна не пропала. Музыканты играют с таким энтузиазмом, какого Моцарт ещё не встречал. Играют как влюблённые.

Влюблённые в музыку, премьера которой на днях состоится в Праге, её прозвали уже «Пражской симфонией». Кухарж и Стробах, наблюдая за Моцартом, сияли от радости. Ведь его похвала оркестру относилась и к ним, представлявшим душу коллектива.

Лица музыкантов выглядели по-настоящему счастливыми. Они работали с Моцартом в идеальной гармонии. Не было никаких особых замечаний. Всё чувствовали, понимали малейшее движение его длинных чутких пальцев. Он словно прикасался к их инструментам, которые они прижимали к груди или к губам как своих возлюбленных. И зазвучала «Пражская симфония» солнечно и радостно.

Пока Моцарт шёл от театра к Целетной улице, он снова «проживал» свою симфонию. Возбуждённый, вошёл в трактир, поискал свободный столик, чтобы снова, шаг за шагом, вспоминать ту великолепную репетицию. Полнейшее понимание музыкантами его произведения вызывало у него безграничное удовольствие.

Он сел в уголок к окну, чтобы смотреть на улицу, будучи самому незаметным, лишь кивнул головой на вопрос, будет ли обедать, и рассеянно жевал кусочек хлеба, ожидая, пока девушка принесёт ему суп. И снова покачивал удовлетворённо головой, вспоминая безупречную ансамблевую сыгранность чешских музыкантов из театрального оркестра. И ведь каждый из них виртуозно владел своим инструментом!

Склонившись над тарелкой, он не обратил внимания, как в трактир вошёл маленький человечек с арфой. Веселыми звуками, чистыми и ясными, заиграл инструмент. Фигарова ария «Non piu andrai…».

Моцарт как раз только что разрезал мясо, но после нескольких тактов отложил вилку и повернулся к белой изразцовой печи с ангелочками, возле которой расположился окоченевший мужичок со своей арфой и трогал её струны с искренним чувством.

Ничего подобного у бродячих музыкантов, рассеянных по Праге в неисчислимом количестве, Моцарт не встречал. Голубые глаза арфиста смотрели вдаль, он был погружён в музыку с полной душевной отдачей, Моцарт прекратил есть и стал слушать.

Боже мой, да это настоящая музыка! Этот человек играет так искренне, как птица поёт! Доиграв арию из «Фигаро», музыкант низко поклонился, и после минуты размышления его разогретые пальцы заколдовали над вариациями на ту же тему.

Похоже – цветущая липа зашелестела под жужжание пчёл, так красиво хлынули звуки из его старой арфы. Её золотое покрытие было довольно сильно потёрто, чем напоминало о том, что этот королевский инструмент несёт в себе тысячелетнюю культуру, и волшебство начинает действовать тотчас, как только к струнам прикоснётся рука мастера.

Моцарт был в восхищении. Такого бродячего музыканта ему ещё не приходилось слушать. Невольно он встал и приблизился к увлечённому арфисту. Тот его не видел, так как его голубые глаза смотрели куда-то вдаль и были полны радостного света, чем Моцарт был сильно растроган. Мужичок ещё играл, когда Моцарт остановился возле него.