Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии

– Можете смеяться! – взвыл Том. И они смеялись. Но он не сдался. Взглянув направо и налево, он, раскрасневшийся, вновь повернулся к судье и выкрикнул, указывая на Альбана: – Это он и ему подобные дают Прайду выйти сухим из воды! А знаете почему? Потому что он им платит!

Судья переменился в лице. Несколько лесничих перестали смеяться. Стоявшая сзади Мэри издала стон.

– Тишина! – проревел судья, и хохот в зале начал стихать. – Не смей дерзить! – сверкнул он глазами, обратившись к Фурзи.

Беда была в том, что в сказанном имелась доля истины. Возможно, молодой Альбан еще был невинен. Но между жителями Нью-Фореста и властными лицами в бейливиках, безусловно, существовал известный обмен. Пирог, сыр, бесплатно починенная изгородь – после таких любезностей управляющему было нетрудно закрыть глаза на мелкие нарушения закона. Об этом знали все. Сам король однажды заметил судье не совсем в шутку, что когда-нибудь придется ему создать комиссию для расследования деятельности всей администрации Нью-Фореста. Если Фурзи хотел причинить неприятности, то для этого было не время и не место.

– Ты должен следовать предписанным процедурам, – коротко сказал ему судья. – Здесь твое дело рассмотрят лишь после того, как оно пройдет через суд низшей инстанции. Внесите это в протокол, – приказал он чиновнику. – Судебное заседание закрыто, – объявил он.

И вот, пока Том стоял в бессильной ярости, а толпа, вновь развеселившись, потянулась на выход, чиновник окунул перо в чернила и сделал на пергаменте запись, которой предстояло сохраниться в веках как истинный глас Королевского леса:

Томас Фурзи жалуется на кражу пони Джоном Прайдом. Джон Прайд не явился. Соответственно, отложено до следующего заседания, etc.

Люк любил бродить по Королевскому лесу. Он проходил многие мили. В детстве он научился быстрой ходьбе, чтобы не отставать от Джона и Мэри, а потому сейчас любой спутник удивился бы его скорости.

Люди считали его мечтателем, однако глаза у него всегда были острее, чем у них. Во всем Нью-Форесте не нашлось бы ручья, которого он не знал. Древнейшие дубы, плотно обвитые плющом, были ему как близкие друзья.

С тех пор как Люк покинул аббатство, его внешность изменилась. Одетый как лесной житель, в рубахе и куртке, подпоясанной толстым кожаным ремнем, в узких шерстяных штанах, Люк ничем не отличался от местных. Если бы кто-нибудь увидел его идущим по лесной тропе, то не обратил бы на него внимания.

Но Люк был в бегах – на грани положения вне закона. Что это значило? Теоретически – всеобщую настроенность против тебя. А на практике? Это зависело от того, есть ли у тебя друзья и всерьез ли намерены власти тебя разыскать.

В настоящее время дела обстояли так, что если бы кто-нибудь из лесничих встретил его лицом к лицу и узнал, то посадил бы в тюрьму. Без вопросов. Но если, скажем, юный Адам приметит вдали косматую фигуру, которая лишь может быть Люком, то подъедет ли он разобраться? Возможно. Но много вероятнее, что он развернет лошадь и поедет в другую сторону.

Однако что ему делать? Он не мог жить так вечно. Суд в Линдхерсте предельно ясно продемонстрировал свои намерения. Быть может, правильнее объявиться и понадеяться на милосердие?

Беда была в том – наверное, это было в крови, – что Люк инстинктивно не доверял власти.

Это могло бы показаться странным для человека, который выбрал жизнь, подчиненную монастырским правилам Бьюли. Однако в действительности все было не так. Для Люка аббатство являлось убежищем посреди огромного поместья, где он с удовольствием трудился и обретал свободу Нью-Фореста. Ему нравились службы в церкви. Он с восхищением слушал пение. Врожденная любознательность побудила его выучить много латинских псалмов и уяснить их смысл, пусть даже он не умел читать. Но он не хотел постоянно ходить на службы, как монахи. Ему хотелось вернуться в поля или помогать пастухам, переходившим с фермы на ферму. Аббатство кормило, одевало его, освободило от ответственности и мирских забот. Чего же еще желать?

И прежде всего, по его мнению, аббатство действовало благодаря своей связи с естественным порядком вещей. Деревья, травы, лесные твари – все жили в своем ритме. Познать это во всей полноте было невозможно, но аббатство и его угодья имели смысл лишь потому, что они сделались частью этого процесса.

Поэтому если чужаки вроде Гроклтона или королевских судей, которые не понимали Нью-Фореста, являлись и навязывали массу глупых правил, если притязали на власть, то единственным выходом было сторониться их. В душе единственными законами, которые он уважал, были законы природы.

«Все прочее поистине не стоит ломаного гроша», – говаривал он. А властям, которые создавали такое изобилие подобных законов, ни в коем случае не следовало доверять. «Сегодня они говорят с тобой честно, а завтра припрут к стене. Единственное, что их заботит по-настоящему, – это власть».

То был простой и совершенно правильный крестьянский взгляд на сильных мира сего.

Поэтому Люк не собирался доверять судье и его суду, особенно в присутствии Гроклтона. Он счел за лучшее никому не показываться на глаза и ждать у моря погоды. Мало ли что может случиться.

У него были друзья. Он прекрасно дотянет до следующей зимы, а пока нашел себе кучу дел. Каждые несколько дней, хотя Мэри не имела об этом понятия, он отправлялся взглянуть на сестру. Ему нравилось наблюдать, как она хлопочет по хозяйству или бегает за детьми, когда они играют вне дома, пусть даже он ни разу с ней не заговорил. Он был подобен ангелу-хранителю, тайно присматривающему за ней. «Я ближе, чем ты думаешь, девочка», – удовлетворенно бормотал он. Он находил это занятие настолько приятным, что начал присматривать и за братом Джоном. Пони уже позволили бегать в поле, но его неизменно стерег кто-нибудь из детей Джона.

И еще, разумеется, Люк гулял по лесу.

В тот день его маршрут пролег от окрестностей Берли до северной части Линдхерста. Лес был тих. Повсюду высились огромные дубы. То тут, то там открывалась полянка, где на травяном ложе лежало поваленное бурей старое дерево, оставившее наверху просвет с полоской открытого неба. Шагая вперед, Люк время от времени задерживался, чтобы изучить какой-нибудь покрытый лишайником ствол или перевернуть упавшую ветку и посмотреть, что за живность под ней прячется. И только он миновал деревню Минстед, приблизившись к области Нью-Фореста, граничившей с высокой открытой пустошью, как остановился и с интересом посмотрел на что-то вниз.

Это был крохотный предмет: всего лишь прошлогодний желудь, который избежал голодных свиней, угнездившись в сырой, выстланной бурыми листьями лунке, лопнул и пустил корни.