Георгий Северский - Седьмой круг ада

Еще один поворот. Колеса гремели под гулкими сводами. За каретой закрывались тяжелые дубовые ворота, украшенные металлическими заклепками. В узком каменном дворе конвойные спешивались и двумя шпалерами вставали у выхода из кареты. Открывалась дверца, щелкала откидная ступенька. Спрыгивал на землю стражник. Следом за ним, звеня наручниками, спускался Кольцов. Разминая затекшие ноги, переступал на месте, поводил плечами. И прямым взглядом встречал осторожно-любопытные взгляды конвойных. Еще бы! Адъютант его превосходительства генерала Ковалевского – «красный шпион»!.. Вслед за стражником шел к двери, которую охраняли часовые.

Это повторялось изо дня в день с тех самых пор, как его доставили в Севастополь. Изо дня в день. За исключением воскресений.

Затевался тщательно продуманный спектакль, цель которого заключалась в том, чтобы доказать, что никакого «красного шпиона» в штабе Ковалевского никогда не было. Был изменник, разоблаченный и преданный суду военного трибунала. Изменник ни у кого не вызовет ни восхищения, ни сочувствия.

Трижды был прав Семен Алексеевич в своей догадке о том, как нелегко будет установить связь с севастопольским подпольем. Условия для подпольной работы в белом тылу везде были трудными. В Севастополе они и вовсе складывались крайне тяжело. Так же, как и порт и военная крепость, этот город усиленно охранялся. Помимо различных штабов здесь размещалось несколько контрразведок – особенной свирепостью отличалась контрразведка морская, – и у каждого из этих тайных ведомств были многочисленные филеры, агенты, шпики, осведомители.

После нескольких провалов, последовавших один за другим осенью девятнадцатого года, севастопольское подполье сильно поредело. Многие были схвачены и затем казнены, иные спешно покинули город. Кое-кто до времени затаился. Продолжали работать лишь самые опытные, прошедшие и тюрьмы, и ссылку. И тем труднее было Наташе добраться до них: самые опытные, как правило, и самые осторожные, осмотрительные.

Она быстро убедилась, что прав был Семен Алексеевич и в другой своей догадке: растревоженная революцией и войною жизнь споро, а иногда и бесповоротно меняла людей. Многие из тех, кого Наташа знала еще до революции пламенными подпольщиками, отошли от борьбы и при одном упоминании о былом вздрагивали, болезненно морщились. Другие, может, и могли бы ей помочь, но присматривались в свою очередь к Наташе и не спешили с откровениями. Третьих давно не было в Севастополе, а то и на белом свете…

Выручил, как это часто бывает, случай. Наташа ехала на трамвайчике от Пушкинского сквера на Корабелку. Вагон долго громыхал по Новому спуску и Портовой, а затем, обогнув Южную бухту, пополз, то и дело останавливаясь, по Корабельному вверх, к слободе. При толчке вагончика сидевший впереди немолодой человек уронил книгу, Наташа наклонилась, чтобы помочь, увидела на открывшемся запястье пассажира плохо сведенную татуировку: замысловато вплетенный в букву «И» якорек.

О многом напомнил ей этот якорек. Когда-то, перед революцией, семнадцатилетней восторженной почитательницей Фурье, Оуэна и Чернышевского, ходила она на занятия тайного социал-демократического кружка, чтобы постичь более серьезные истины, заключенные в труднодоступном Марксе. На занятия часто приходил рабочий-самоучка с судостроительного Илья Седов, казавшийся тогда Наташе стариком: ему было под сорок.

У него-то и видела девушка такой точно якорек, когда Седов подтягивал рукава, чтобы взять в руки гармошку: кружок у них мгновенно превращался в вечеринку в случае опасности.

Наташа пошла следом за мужчиной, который неожиданно вышел у туннеля близ Школы машинистов и вскоре скрылся в сумерках. Неожиданно Наташа обнаружила, что находится в каком-то темном переулочке, ведущем от Аполлоновой балки, далеко за последней остановкой трамвая.

И когда она уже возвращалась, озираясь по сторонам, человек с якорьком сам вышел ей навстречу, улыбаясь. Это был он, Илья Седов.

– На шпика ты не похожа, Наташа. Не умеешь сидеть на хвосте.

Так возобновилось их знакомство. Но прошел не один день, прежде чем Седов и Наташа смогли довериться друг другу. Выяснилось, что Седов руководит боевой группой подпольщиков на заводе. Узнав о Кольцове и его судьбе, он загорелся желанием помочь. Привел на Корабелку своего друга Анисима Мещерникова из паровозного депо, который тоже был старшим в небольшой боевой группе.

Отныне в домике на Корабельной стороне почти каждый вечер стали собираться подпольщики. Брезентом занавешивали окна. И лишь после этого зажигали десятилинейку.

Красильников сидел за чисто выскобленным столом под часами с кукушкой, внимательно выслушивал скупые сведения, добытые за день. Стало, к примеру, известно, что Кольцова возят на допросы в штаб гарнизона по одной и той же дороге.

– Сколько человек сопровождает?

Ответил Анисим Мещерников, которому было поручено проследить весь путь тюремной кареты:

– Десять.

– Свита как у царя. – Семен Алексеевич пододвинул Анисиму листок бумаги: – Изобрази порядок!

Анисим обозначил крестиками четырех всадников, затем тюремную карету с солдатом-кучером на козлах и с двумя стражниками. За каретой пририсовал еще трех всадников. Сосредоточенно провел круто изгибающуюся линию:

– Дорога. Возле колодца она круто поворачивает. Везде мчатся на рысях, а тут притормаживают. Очень удобное место! – Анисим дорисовал на самодельной карте еще квадратик. – И кошара пообочь. На случай чего.

Получалось, что из всех вариантов спасения Кольцова лишь один мог обещать успех – внезапное нападение на конвой. Из крепости Кольцова везли по безлюдному пустырю. У колодца карета и конвой замедляют ход. Для большей уверенности можно груженой телегой перегородить дорогу. Воинских частей поблизости нет. Спрятаться боевики могут в полуразрушенной кошаре.

Подсчеты времени успокаивали. После освобождения Кольцова в запасе оставалось бы сорок – пятьдесят минут, для того чтобы переправить его в надежное место и исчезнуть самим: двадцать минут понадобится уцелевшим в схватке конвойным, чтобы вернуться в крепость и поднять охрану «в ружье», пять – десять минут на сборы, седлание коней, двадцать минут – на обратный путь к колодцу. Не бог весть сколько времени… и все же…

– Лучшей возможности не представится, – сказал Седов.

– И откладывать нельзя, – добавил Мещерников. – Чего доброго, изменят маршрут, тогда начинай все сначала.

– Значит, – твердо, словно невидимую черту подводя, сказал Красильников, – значит, завтра!

На другой день в развалинах кошары засели полтора десятка боевиков. Из карманов тужурок, бушлатов, пальто торчали рукоятки револьверов. Кругом царила сонная и ленивая тишина. Прохожих не было видно.