Сергей Динамов - Вне рубежей

Заметил, что, вырываясь из Союза, такие мысли постоянно посещали, к тому же не одного меня. Родные граждане, лишь прикоснувшись ко вседозволенности и не обращая внимания на сплошные происки империализма, буквально упивались мнимой свободой. И тому не помеха даже единоутробный «Аэрофлот».

А еще вот интересно было наблюдать, как играли наши сограждане в иностранцев. Газет с журналами наберут иноземных, со стюардессами на иностранных языках разговаривают. Обратишься, бывало: «Товарищ, позвольте у вас журнальчик попросить». А он и ухом не ведет – не понимает уже по-русски. Во как заграница голову кружит. Но это у неопытных перворазников часто встречается, а опытные все больше щеки раздувают – от важности тужатся и смотрят так осуждающе-надменно. Выездные ж мы, чего пристаете со всякой ерундой?

Время не бездельничало – лилось, хотя несколько нудно и тягомотно, но наконец вернуло дядю Аэрофлота с признаками всеобщей гармонии на лице. Его уверенность в светлом «чуть погодя» разродилась скрипом оживающей ленты транспортера и вытащила из загадочных аэронедр семейный терминатор при колесиках и без видимых информационных утечек. Наблюдались лишь свежие царапины – видимо, ранен в битве с темными силами мирового империализма, посягнувшими на сверхсекретные краснознаменные трусы, об утечке которых так пекся Гриня.

Вскоре миновали таможню. По малолюдному вестибюлю ползли громогласные уборочные машины, и тетки при них очень даже напоминали родных метропо-литеновских. Солнце играло на влажной полировке гранитного пола. Аэропорт имени товарища Шопена лишь просыпался, а мы уже шли в ногу, печатая шаг. Впереди аэродядя. За ним Григорий Федорович с портфелем. Терминатор на колесиках и я замыкают. Все четко, слаженно, интервал – дистанция, по субординации. Каленым железом не выжечь выправку – профессионалы, ядрена вошь! Хорошо хоть не бегом. Мне страсть как хотелось кофе, а Григорий Федорович периодически ворочал головой влево-вправо, наверное, оглядывал зал пристальным взором – готовился к перспективным провокациям империалистов. Мы же, считай, в нейтралке – враг не за горами. И чего через Кубу на транспортном борту не полетели?

Поднявшись по лестнице на второй – административный – этаж, юркнули в закоулки. Узкий коридор, поворот, а вот и желанная дверь. Небольшая комната с парой столов, зевающая аэродевочка в синем.

– Здрасьте, – с тоскливым, оценивающе-пренебрежительным взглядом. Но… черный запах молотого эспрессо.

– Мила, сделай, пожалуйста, товарищам кофе, – рухнуло на голову невероятное и желанное, а дядя, подаривший кусочек счастья, затворил дверь и закрыл на ключ. – Вас ждут. Сюда проходите.

– Мне чай, Мила, – еще больше разонравился мне Григорий Федорович.

За второй дверью, в глухой прокуренной комнате, сидела последняя инстанция и сверлила взглядом. Удивительно, но яркая настольная лампа не была направлена нам в лицо для пущего колорита. Видимо, конструкция не позволяла.

– Здравствуйте, товарищи. Попрошу сдать все наличествующие документы согласно описи.

Голос низкий, тихий и абсолютно бесцветный, как и глаза. Обладателю было около тридцати, прямой широкий пробор в жиденьких волосах, заостренные черты лица и прижатые уши – нехарактерная для дипломатов, чисто конторская, весьма ординарная и незапоминающа-яся личность.

Григорию Федоровичу была предоставлена безусловная возможность первенствовать везде, всегда и во всем, а за дверью почему-то не торопились с кофе. Можно было, конечно, помочь Миле, но существовали негласные правила, согласно которым шевелиться в процессе измены не рекомендовалось и даже возбранялось.

Григорий Федорович тем временем выкладывал документы на стол, а инстанция закурила очередную сигарету. Гринина стенокардия противления не выказывала, да и сам Гриня затаился, стих и, кажется, уменьшился в размерах, а я заскучал и заелозил взглядом по потолку, стенам и полу, переступая с ноги на ногу: о стульях никто не позаботился. Потянув носом воздух, кофейных флюид не обнаружил. Или сюда не распространялись, или принюхался уже. Потом начал мечтать о том, что если стану важным и толстым с кабинетом на девятом этаже, то обязательно подпишу приказ о проведении всех мероприятий при наличии кофе и полном запрещении употребления чая. Так бы и написал в драфте: «Места для осуществления агентурных контактов в помещениях зданий и сооружений на территории иностранного государства следует оборудовать согласно действующему Приказу ИМ-3/158-97854 от 15 мая 1976 года, а также в полном соответствии с Правилами противопожарной безопасности и содержать с соблюдением санитарно-эпидемиологических и гигиенических норм, действующих на территории данного иностранного государства. Обязательным условием проведения вышеупомянутых мероприятий является наличие кофеварочных и кофемолочных аппаратов, посуды и приборов (см. Приложение 1), сопутствующих продовольственных товаров (см. Приложение 2); бакалейных товаров (см. Приложение 3), а также мебели для обеспечения личного состава, иностранной и отечественной агентуры, вовлеченного и разрабатываемого контингента оптимальным набором удобств (см. Приложение 4) при полном соответствии ГОСТам данного иностранного государства». А уж в приложениях бы я расписа-ал – бюджет-то ого-го! Но с примечанием: «Возможность включения в номенклатуру наименований, содержащихся в Приложении 2, продовольственного товара, как то: чай зеленый, черный, крупнолистовой, мелкий, чай-крошка, в быстро-завариваемых и иных упаковках, с ароматизаторами, чай прочий – рассматривается». И попросился бы ко мне на прием Григорий Федорович, а после двух часов прене-пременной отсидки в секретутской проходной (без чая) его бы впустили через двойную дубовую дверь, и стал бы он канючить: «Товарищ Можар, из-за рубежа поступают многочисленные просьбы по поводу вашего приказа номер жыпы-дробь-дзынь-блюм-кланц от такого-то числа.

Всем очень хочется узнать, когда вами будет рассмотрен вопрос с чаем?» А у меня на столе телефонов гора и даже вертушка кремлевская стоит. Сам я в костюме с отливом и в очках. Очень серьезный такой, сижу и удавьим взглядом стираю Григория Федоровича в порошок. Потом говорю сердито: «А кто вам сказал, что будет легко? Вам здесь что, медом кто-то намазал, чтобы чаи распивать и сушки трескать?» Затрясется Григорий Федорович и последний аргумент испробует: «Товарищ Можар, но ведь даже в ЦК КПСС чай с сушками всегда подают». Ну, тут уж я рассвирепею: «Если за границей все чай с сушками будут трескать, как в ЦК КПСС, то это что же получится-то? Вы головой думаете или чем?! Завтра же на аттестацию. Я лично принимать буду. Лично! И чтобы японский язык к завтрашнему дню выучили! Поедете в Японию – у японских товарищей поучитесь выдержке и манерам. У меня все! Свободны». Точно, отправлю Гриню в Японию. Нелегалом на консервации. Слегка не похож – морда у него здоровенная, и ростом с двух самураев, но ничего – пусть покрутится. На кой же черт его со мной отправили? Все проверяют, проверяют…