Владимир Науменко - Код Адольфа Гитлера. Апрель

– Да, фрау Хойзерман! – не ожидая быстрых объяснений, с какой-то грустью в голосе проговорил белокурый эсэсовец. – Вот и весна. Пора любить и надеяться. С момента начала войны шестая весна по счёту, и мне порой кажется, что ей нет ни конца, ни края. Рейх сжимается стальной пружиной и, распрямившись, ударит по всем фронтам, ещё раз убедительно доказывая нашей нации, как мудр фюрер, когда говорит немцам о том, что после смерти плутократа Рузвельта коалиция союзников рассыплется в прах, а наше оружие возмездия достанет и Москву, и Лондон. Проклятые русские… Алкоголик Черчилль. Да, да, фрау Хойзерман. Неисчислимые орды азиатов и англо-американцев, что лавина за лавиной катятся по равнинам несчастной Германии, уничтожат европейскую цивилизацию, уничтожат всех нас, если в обозримом будущем фюрер и генералы не выбьют их отсюда и не отбросят за линию Сталина и Мажино. Если это по какой-либо причине не произойдёт, если фюрер не заставит вермахт сражаться до последней капли крови, то всем нам остаётся только приставить дуло пистолета к виску и, как в дешёвой мелодраме, свести счёты с жизнью.

– Наши доблестные солдаты и так всеми силами сражаются с русскими, – подал голос один из штатских, кто пребывал за спиной офицера. – Потому что мы точно знаем, что натворили в СССР, и, боясь возмездия солдат Сталина, будем с полной отдачей сил сражаться с большевиками, обнаруживая в себе всё, на что способны мужество и непреклонная сила воли. Но бог войны повернулся к нам спиной, сведя на нет операции в Арденнах и в Венгрии. Русские храбрее нас, немцев, – я не побоюсь сказать, а так думает большинство немцев – всем нам грозит смерть, если русские придут в Берлин.

– Чёрт бы побрал всех нас! – громко воскликнув, офицер гестапо повернулся к окну спиной – Мы идём к катастрофической развязке настоящей войны. Никто не остановит прилив «красных», – ни вермахт, ни люфтваффе, ни ваффен СС! Жаль гражданское население, оно станет крайним. Я мало сомневаюсь в том, что эти варвары скоро сюда нагрянут. Вы ещё вспомните мои слова, но будет слишком поздно. И тогда ни у вас, фрау, ни у меня красноармеец не спросит о доле нашей вины в этой войне. Для него будет достаточно того, что мы немцы.

Офицер вновь уставился в окно, но вдруг резко развернулся и с любопытством ищейки отметил, как фрау Хойзерман вздохнула и от показной безнадёжности воздела очи к потолку. Большего объяснения эсэсовцу и не потребовалось.

– Где у вас хранится лестница? – подскочив к Кэт, требовательно осведомился офицер.

– В уборной!

– Вилли! Быстро за ней! Не медли же, право боже, скорее неси её сюда.

От страха Кэт сглотнула слюну и дрожащим голосом произнесла:

– Нет! Вы не сделаете этого!

– Неужели, Кэт? У меня вызывает удивление ваше внезапное преображение. Сыграли перед нами роль одиночки, и неплохо. К чему эти бабские игры? Эта симуляция не спасёт вас и вашего сожителя от преследования. Вы очень плохо знаете нас, гестапо!

Внимательно присмотревшись к потолку, офицер и его напарник обнаружили на его поверхности еле заметный шов и, опустив взгляды на онемевшую от разоблачения Кэт, недобро улыбнулись. Ложь выдала Кэт с головой, и гестаповцам оставалось только в этом убедиться. Вилли отсутствовал недолго. Объявившись в обнимку с лестницей-стремянкой, он установил её в удобном для себя положении и, поддерживаемый другим участником рейда гестапо, по перекладине полез по ней. Стремительным движением увесистого кулака Вилли ловко выбил фанеру потолка. Там им обнаружилась пустота. Он торжествующе посмотрел вниз, бросив:

– Так и есть. Ваша догадка, штурмбаннфюрер, нашла своё прямое подтверждение.

– Выполняйте, Вилли, и живо! – скомандовал офицер. – Ганс! Не распускай слюни, а лучше помоги Вилли!

Вскоре двое в штатском очутились в замаскированном под чердак укрытии и очень быстро обнаружили то, зачем пришли. Наверху завязалась непонятная борьба. Офицер и Кэт, пребывавшие внизу в полном спокойствии, отчётливо слышали удары как нападавших, так и оборонявшегося человека. Понимая, что еврей безоружен и в силу этого не способен оказать серьёзное сопротивление, офицер предпочёл остаться беспристрастным свидетелем происходящей на фальш-потолке потасовки. Через минуту всё затихло.

– Что там у вас, Вилли? – для подстраховки доставая из кобуры пистолет, поинтересовался старший гестаповец.

– Всё в порядке, он в наших руках!

– Хвалю за оперативность, – словесно поощрил офицер, пряча пистолет в кобуру. – Выводите его к нам.

На лестнице послышались шаги Ганса. Вытолкнув на пол связанного по рукам еврея, появился и запыхавшийся Вилли.

– Встань, свинья! – грубо приказав, офицер сильно ударил кулаком по лицу задержанного. – Доставай наручники. Ганс, не медли, живо!

В эту минуту офицер был самим собой. Оставляя еврея под присмотром Вилли, он сказал Кэт:

– Этот мужчина еврейской наружности обнаружен и задержан в вашей квартире. Вы и теперь будете отпираться, что это не так? Я думаю, что с вашей стороны это есть бесполезное, если не глупое занятие. С самого начала знакомства с вами я смутно подозревал, что вы нечестны со мной, скрываете от нас еврея. Увы, я не ошибся. По зову крови и с чувством истинной патриотки вы должны были выдать его гестапо. Я искренне сожалею, Кэт, но вы этого не сделали. Вы прекрасно знали, об этом чуть ли не каждый день нам по радио вещает доктор Геббельс, что еврей для рейха всё равно, что смертельный вирус, и немцам, кто сохраняет чистоту своей крови, надо сознательно вырвать его с корнем, иначе они добьются своекорыстных целей. Вам известно, Кэт, какие это цели?

– Не могу знать, герр офицер! – выдавила из себя Кэт.

– А я вас просвещу, Кэт. Во-первых, это разрушение нашего государства. Во-вторых, подрыв трудовой этики немца; в-третьих, загрязнение расовой чистоты немецкого народа. А вы должны были знать, Кэт, что для фюрера нет ничего важнее, как сохранить для грядущего поколения немцев расу, почву и жизненное пространство. Я искренне удивлён вашим преступным бездействием и сейчас сам себе задаю вопрос: почему истинная арийка не сделала того, что должна была сделать для безопасности рейха? И вообще. Кем он вам приходится? Муж? Любовник? Постоялец? Отве-ет, Кэт! Я жду ответа!

– Постоялец! – еле слышно, но произнесла Кэт. Страх заставил её отвечать гестаповцу что-то вразумительное, как можно дольше тянуть время, такое драгоценное для возлюбленного.

– Наконец-то я слышу ясный ответ! – гестаповец был удовлетворён тем, что Кэт разумно отреагировала на его слова – ёмкий, но ответ. – Вам хорошо известно, Кэт, что в большинстве случаев мы зависим от показаний населения. В нашем случае они свидетельствуют не в вашу пользу. Немцы – народ бдительный, и они доверяются тем, кто оберегает его от внутреннего врага. Не мне вам говорить, Кэт, но есть среди немцев и такие, кто своим языком может нанести непоправимый ущерб вермахту. Правда, надо признать, сейчас они действуют скрытно, и нам всё время приходится быть начеку. Возьмем, к примеру, какую-нибудь старушку Гретхен, которая в очереди за хлебом взболтнёт и назовёт находящимся поблизости людям номер полевой почты внука и не подумает, что рядом с ней стоит не Фриц с оборонного завода, а русский шпион. Вот так-то, Кэт! Вследствие всего сказанного я считаю, что вам не следует объяснять убедительную причину того, почему ваш постоялец занесён в список на арест.