Варлам Шаламов - В зеркале (сборник)

Хрипун, удавленник – фагот,
Типаж литературный,
И тот дает, разинув рот,
Пассаж колоратурный.

А у кларнета силы нет,
И он почти не дышит,
И только охает кларнет
Все тише, тише, тише.

На нотной лестнице тромбон
Споткнулся в нетерпенье,
Он позабыл про камертон,
Про скользкие ступени.

Но дирижеру опыт дан,
Наверное, недаром,
И он взрывает барабан
Рассчитанным ударом.

Гудит струной дощатый пол,
И хлопают литавры,
Как будто вышел дискобол
И пожинает лавры.

И сотрясаются окрест
Все горы и все долы,
Покамест духовой оркестр
Играет марш веселый.

Глубокие порезы
На ивовых корнях.
Ручей, как лист железа,
Грохочет на камнях.

С горы, с крутого гребня
Гремит вода ключа,
Как будто бы по щебню
Железо волоча.

По руслу-транспортеру,
Сверкая сквозь кусты,
Торопятся под гору
Железные листы.

Как будто бы с вершины
Прокатный цех небес
Обрезками с машины
Заваливает лес.

Дорога тянется от моря
Наверх по берегу реки,
И гнут хребты под нею горы,
Как под канатом – бурлаки.

Они проходят друг за другом
В прозрачных северных ночах.
Они устали от натуги,
У них мозоли на плечах.

Они цепляются руками
За телеграфные столбы
И вытирают облаками
Свои нахмуренные лбы.

Через овраги, через ямы,
Через болота и леса
Шагают горы вверх и прямо
И тащат море в небеса.

Трещат, как швейные машины,
И шины рвут грузовики,
И дышат запахом бензина
Открытые материки.

Уже пробиты магистрали,
Уже пробился в потолок
Еще застенчивый в начале
Печурки тоненький дымок.

Трусцою вдаль плетутся волки,
Устало свесив языки,
А росомахи втихомолку
Поглуше ищут уголки.

И только тучи комариной,
Где звон, и стон, и визг, и гнев,
Еще звучит напев старинный,
Звериный боевой напев.

Ручей мнит себя самолетом,
А русло – дорожка для взлета.

Он в небо поднялся с разбега
Среди почерневшего снега.

Уверен ручей этот горный,
Что он – обтекаемой формы.

И в небо он смело взлетает,
Но только секунду блистает

И видит, охваченный страхом,
Что он рассыпается прахом,

Что он, возмечтавший о звездах,
Разбился о каменный воздух.

Он в пыль превращен водяную
И ищет дорогу земную.

Разбитый на капли, на брызги,
Он падает в реве и визге.

Чтоб каждою каплею малой
Долбить побережные скалы.

Бродить, соскальзывать со скал,
В ручьях отыскивать приметы,
Какими славится металл,
Покровом каменным одетый.

В тайге откапывая клад,
Скрести настойчивой лопатой,
Искать на ощупь, наугад
Приметы россыпи богатой.

И по распадкам бить шурфы.
И рвать рубашку торфяную
С земли – для будущей строфы
Вести разведку россыпную.

Пускай речной песок глубок,
Пускай пуста за пробой проба —
Ты свой старательский скребок
Готов нести с собой до гроба.

Пусть ослабевшая рука
Лопату выронить готова,
Пускай усталость велика —
Умей начать свой поиск снова.

И, у ручья остановясь,
Лотком зачерпывая воду,
Смывай всю каменную грязь,
Всю бессловесную породу.

Еще победа далека,

Но светлым знаменьем улова
Тебе блеснет на дне лотка
Крупица золотого слова.

Рукописи – берёста,
Камни – черновики.
Буквы крупного роста
На берегу реки.

Мне не нужна бумага.
Вместо нее – леса.
Их не пугает влага:
Слезы, дожди, роса.

Дерево держит строки:
Желтый крутой затес,
Залитый светлым соком
Клейких горячих слез.

Вот надежно укрытый
Склад моего сырья,
Птицами позабытый,
Спрятанный от зверья.

Немилосердное светило
Дотла сожгло олений мох,
Настолько скалы раскалило,
Что даже дождик не помог.

И что для этой страшной суши
Старанья тучи дождевой,
От них не сделалось бы хуже
С засохшей, скрюченной травой.

Промчалась туча мимо, мимо,
Едва обрызгав косогор.
Деревья, точно руки мима,
Немой ей бросили укор.

И солнце выскочило снова
Плясать в дымящейся траве,
И скалы лопаться готовы,
И жесть шуршит в сухой листве.

Где роса, что рукою сотру
С лепестков охлажденных цветов,
Где мельчайшая дрожь поутру
Всей листвы, всей травы, всех кустов.

Надо вычерпать слово до дна
Разве в сказке заделана течь,
Чтоб плыла словно лодка она,
Где теченье – река или речь…

Когда рождается метель
На свет,
Качает небо колыбель
Примет.
И связки звезд и облака
Вокруг
Кружатся волей ветерка,
Мой друг.
Бежит поземка возле ног,
Спеша,
И лезет в темный уголок
Душа.
Ты не оценишь этот мир
В снегу,
Зачитанную мной до дыр
Тайгу.
А мне вершина скал —
Маяк,
Они – и символ, и сигнал,
И знак.

В дожде сплетают нити света
Рыбачью шелковую сеть.
И словно сети, капли эти
Способны в воздухе висеть.

И дождик сыплется, как пудра,
На просветленную траву,
И перламутровое утро
Трясет намокшую листву.

И лес рассыплет тот стеклярус,
Весь бисер на землю стряхнет
И, распрямив зеленый парус,
Навстречу солнцу поплывет.

Нет, мне вовсе не нужен язык,
Мне для речи достаточно рук,
Выражать я руками привык
И смятенье, и гнев, и испуг.

Там в лесу меня всякий поймет.
Речь, как птица, сидит на руке.
Взмах ладони и смелый полет —
Лгать нельзя на таком языке.

Этот жест – первобытный язык,
Изложение чувств дикаря, —
Резче слова, мучительней книг,
И научен я жесту не зря.

И понятны мне взмахи ветвей,
Содроганье столетних стволов, —
Повесть леса о жизни своей
Без прикрас, без двусмысленных слов.