Варлам Шаламов - В зеркале (сборник)

И хвои толстым слоем
Заглушены шаги,
И дышит все покоем,
Распадками тайги.

Вся выстланная мхами,
Безмолвие храня,
Тропа живет стихами
Со мной и для меня.

Взад-вперед между кручами
Ходит ветер колючий,
Раздвигая летучие
Темно-желтые тучи.

А над ними высокое
Небо львиного цвета,
Гром, по-волжскому окая,
Пробирается где-то.

Знаки молнии розовой,
Как связиста петлицы,
Небо, полное грозами,
Хочет ливнем пролиться.

Голый лес насквозь просвечен
Светом цвета янтаря,
Искалечен, изувечен
Жестким солнцем января.

Там деревьям надо виться
И на каменном полу
Подниматься и ложиться,
Изгибаться вслед теплу.

Он рукой ломает слезы,
А лицо – в рубцах тайги,
В пятнах от туберкулеза,
Недосыпа и цинги.

Он – Колумб, но не на юге,
Магеллан – без теплых стран.
Путь ему заносит вьюга
И слепит цветной туман.

Он весной достигнет цели
И наступит на хребты
В дни, когда молчат метели
И когда кричат цветы.

Он слабеет постепенно,
Побеждая боль и страх,
И комок кровавой пены
Пузырится на губах.

И, к нему склоняясь низко,
Ждет последних слов жена.
Что здесь далеко и близко —
Не поймет сейчас она.

То прощанье – завещанье,
Завещанье и приказ,
Клятвенное обещанье,
Обещанье в сей же час

Продолжать его деянья —
Карты, подвиг, дневники,
Перевалам дать названья
И притокам злой реки.

Ключ к природе не потерян,
Не напрасен гордый труд,
И рукой жены домерен
Героический маршрут.

Он достойно похоронен
На пустынном берегу.
Он лежит со славой вровень,
Побеждающий тайгу.

Он, поляк, он, царский ссыльный,
В платье, вытертом до дыр,
Изможденный и бессильный,
Открывает новый мир,

Где болотные просторы
Окружил багровый мох,
Где конические горы
Вулканических эпох.

Посреди спрутообразных
Распластавшихся кустов,
Поперек ручьев алмазных,
Вдоль порфировых щитов,

Подгоняемые ветром,
Мы бредем в брусничный рай —
С четырех квадратных метров
По корзине собирай.

Привяжи повыше мету —
Телогрейку иль платок,
Чтоб тебя не съело лето,
Дальний Северо-Восток.

Здесь не трудно, в самом деле,
Белым днем, а не впотьмах
Потеряться, как в метели,
В этих кочках и кустах.

Гиганты детских лет,
Былые Гулливеры,
Я отыскал ваш след
У северной пещеры.

Разбужены чуть свет
Ревнителем равнины,
Варили свой обед
Ночные исполины.

В гранитном котелке,
А может быть, и чаше,
В порожистой реке
Заваривали кашу.

Кружился все сильней,
Сойдя с земных тропинок,
Весь миллион камней,
Как миллион крупинок.

Огонь – кипрей! Огонь – заря!
Костер, внесенный в дом.
И только солнце января
Не смеет быть огнем.

Оно такое же, как встарь,
Внесенное в тайгу,
Оно похоже на янтарь,
Расплавленный в снегу.

А я – как муха в янтаре,
В чудовищной смоле,
Навеки в этом январе,
В прозрачной желтой мгле.

Ты – связь времен, судеб и рода,
Ты простодушна и щедра
И равнодушна, как природа,
Моя последняя сестра.

И встреча наша – только средство,
Предлог на миг, предлог на час
Вернуться вновь к залогам детства
Игрушкам, спрятанным от нас.

Мы оба сделались моложе.
Что время? Дым! И горе – дым!
И ты помолодела тоже,
И мне не страшно быть седым.

По уши в соленой пене,
В водяной морской пыли,
Встанут волны на колени,
Поцелуют край земли.

Попрощались с берегами
И родной забыли дом…
Кем вернетесь вы? Снегами?
Или градом и дождем?

Нависающим туманом,
Крупнозвездною росой,
Неожиданным бураном
Над прибрежной полосой…

И в земном круговороте,
Хладнокровие храня,
Вы опять сюда придете,
Очевидно, без меня.

Вода сверкает, как стеклярус,
Гремит, качается, и вот —
Как нож, втыкают в небо парус,
И лодка по морю плывет.

Нам не узнать при лунном свете,
Где небеса и где вода,
Куда закидывают сети,
Куда заводят невода.

Стекают с пальцев капли ртути,
И звезды, будто поплавки,
Ныряют средь вечерней мути
За полсажени от руки.

Я в море лодкой обозначу
Светящуюся борозду
И вместо рыбы наудачу
Из моря вытащу звезду.

Это чайки с высоты
Низвергаются – и вскоре
Превращаются в цветы —
Лилии на сером море.

Ирисы у ног цветут,
Будто бабочки слетелись
На болотный наш уют,
Появиться здесь осмелясь.

На щеках блистает снег,
Яблоневый цвет блистает,
И не знает человек,
Отчего тот снег не тает.

Предместье кажется седым
От чайных роз.
Иль это только белый дым
Отбросил паровоз?

Чуть задевая за карниз,
Здесь облака висят,
Как мраморный античный фриз
У входа в город-сад.

Агавы зелень как костер,
Как будто сам Матисс
Велел – и сделался остер
Агавы каждый лист.

И синеватый дождь гремит,
И хлещет по щекам,
И, моря изменяя вид,
Мешает маякам.

А если дождь внесут в сады,
То каждый сад —
Как газированной воды
Пузырчатый каскад.

Как будто там горячий цех,
Тяжелые труды,
И вот расставлены для всех
Фонтанчики воды…

Куда идут пути-дороги!
Зачем мне хочется сейчас,
Не вытирая вовсе ноги,
Войти в чащобу, не стучась.

В тот лес, пейзажами набитый
И птичьей грубой воркотней,
Так невнимательно укрытой
Неразговорчивой листвой.

Меня бы там отобразило
Кривое зеркало ручья,
Чтоб всей лесной могучей силе
До гроба был покорен я.

И, может быть, для славы вящей
Невзрачных синеньких цветов
С опушек нашей русской чащи
Я проповедовать готов.