Александр Попов - Akladok

– Ага…, – успел ответить Иван.

Поезд тронулся. Было легко представить, как там на платформе пустынно. Редкие пассажиры, спешащие куда-то в темноту. За уходящей электричкой тянется вьюжный след. Какого черта он с ним не вышел? Завтра же Суббота…

За дверью вагона, которая закрывалась не до конца, белый снег платформы сменила темнота, в которой существовали только поднятые поездом снежные вихри.

Покурю, решил Иван, уставившись в зияющий проем. Что-то не так; кажется, он что-то забыл. Из-за этой встречи с Алексом забыл что-то важное. Очень важное. Но как интересно бывает – вдруг встретишь человека, с которым не виделся очень долго и за какую-то секунду понимаешь, что этих лет как бы не существует. Потому что чувствуешь его близко-близко. Настолько близко, что потом можешь рассказывать о нем подробно и долго, и даже успеваешь для самоуспокоения заметить, что способность выбирать и плыть в жестком течении жизни – не спасает. По-видимому, даже у него эта жесткая жизнь берет слишком много. Он мог бы быть хорошим ученым, поэтом или музыкантом. Правда, поэтом весьма, судя по их совместному творчеству, посредственным. Но известным – вполне. И ни тем, ни другим не стал. Он тоже выживает, только по-другому. И, если все наши встречи действительно не случайны, – от этой мысли в груди Ивана неожиданно разлилась теплота, – то уж эта подавно.

Так курить или не курить? Наверное, все же закурить, решил он. Но так и не успел зажечь приготовленную спичку. Потому что в этот момент в тамбур вломились два огромных стриженных парня в кожаных куртках. Мрачным и недобрым облаком, они заполнили все пространство между дверями, огромными жесткими ручищами беспощадно схватили Ивана и прижали к стене.

– Он? – деловито прозвучало где-то над кожаным плечом. В ответ ему зашелестела какая-то бумажка, и тихий гнусавый голос вынес приговор: «Он.»

А в это время Максим Гуля, ученик 4-го класса, двоечник, прогульщик и филателист тупо шел по дорожке вдоль железнодорожного полотна и напевал какую-то незамысловатую песенку с матерными словами. Потому что у него, наконец-то, была цель.

Эта цель делала остаток вечера хоть немного интересным, а главное, давала возможность подольше не приходить домой. Где его ожидало не так много хорошего. Отчим, которого выгнали с работы, а он утверждает, что взял больничный, и для достоверности пьет; желтые обои в пятнах; старая мерзкая полированная мебель, покрытая слоем жирной пыли; противный тухловатый запах их квартиры – все это хотелось оттянуть куда-то совсем «на потом». Но что делать, если все ребята разошлись по домам, и куда идти, что бы не замерзли промокшие ноги? Ведь если идти быстро, быстро, то они согреются. Точно согреются, он проверял. Но вот, действительно, куда?

И несколько минут назад его осенило. Он вдруг вспомнил, что там впереди железнодорожные пути пересекает тропинка-лыжня. По этой тропинке-лыжне обитатели другой стороны поселка, где за заборами стоят старые-пристарые дома, окруженные соснами, садами и огородами, ходили через лес на горку, и, если по этой тропинке дойти до пересечения двух просек и затем пойти направо, можно дойти до самой дальней из них, на которой большие ребята наконец-то слепили из снега трамплин. А после горки по просеке к домам.

Это было классно, это было часа на два! К тому времени отчим уж точно отрубится.

Такая мысль не могла не радовать. Она вливала в Максима энтузиазм и уверенность в будущем. Вот он и запел. Слева уже начался лес, дальше тропинка опускалась вниз и шла вдоль путей. И в его голове даже родилась надежда, что на горке еще есть какие-нибудь ребята. А что, почему нет? Конечно, уже поздно, да и темно и лес кругом, но вдруг. Лохматый и Додик – уже дома, смотрят свои видики и едят что-нибудь. Наверное, оладьи с шоколадным кремом. Но все же, может быть, кому-нибудь пришла точно такая же идея, и он тоже дернул на горку? Вот было бы здорово!

Сзади послышался гудок. Максим ушел на боковую тропинку и стал следить, как проносятся мимо желтые окна московской электрички. Поднимая облака снежной пыли, навстречу замерзшему лесу. На север. Вот бы вдруг очутиться в ней и ехать, ехать, ехать… Елки-моталки, когда-нибудь он точно уедет! Чтобы было интересно, чтобы каждое утро – что-то новое. И так долго-долго. По ярким городам, Голливудам и Дисней-Лендам; по морям, океанам и старинным замкам. Но потом он вернется. Потому что тут тоже хочется быть. Где этот лес, горки, железная дорога, где Додик с Лохматым. Даже Москва, и та, наверное, хуже, – так они позавчера с Лехой решили, – хотя в ней, конечно, столько всего…

Но, ни фига себе…..!?

Максим так и не успел вспомнить, свою последнюю поездку в Москву. Он замер, и долго, как показалось, – ужасно долго стоял словно вкопанный. Настолько долго, что не сразу понял, что привлекло его внимание. А когда вдруг понял, вскрикнул и зажмурился. Ибо до него вдруг дошло, что он уже целое мгновение смотрит на черный, почему-то вызывающий тревогу, предмет, который удивительным образом отделился от одного из вагонов. И предмет этот – падает. И, о ужас! – этот предмет не что иное, как человек!

Ни фига себе! Максим раскрыл глаза. Поезда уже не было. Наверное, показалось. Наверняка показалось. А все-таки, вдруг это труп? И его выкинули. Он ведь никогда не видел трупов, разве что бабу Дуню. А тут – настоящий! И вон тот бугорок – очень похож. Ведь, это точно, он туда и упал.

Максим стал осторожно приближаться к бугорку и вскоре подошел достаточно близко, чтобы разглядеть нечто вроде спины в темном пальто. Аморфной выпуклой спины – точно как у трупа.

А ведь у него может быть кошелек! Точно, кошелек, как он раньше не подумал? Наверное, это пьяный. Оступился и выпал, а в кармане у него кошелек. И вдруг там доллары? И тогда их можно поменять… или даже не менять – все равно на них можно купить столько всего! Видик, компьютер. Вот только не следует нести его домой. Спрячет где-нибудь в подвале и будет смотреть. Иначе отчим – он тут же пропьет. Потом, когда надоест, может быть маме покажет, а то она там, в своем магазине все с сосисками да маслом. А он ей раз! На мол, мама, смотри! Только не бояться….

И, преодолевая охвативший его ужас, Максим начал пробираться через сугроб к тому месту, куда упал труп.

В это время за восемнадцать километров от того места остановился лесовоз. Бывший хирург, бывший воспитанник ординатуры, ныне лесник и начинающий живописец Сергей Сергеевич Мухин – согласно местному этикету, просто Серега – высыпался из лесовоза, с грохотом захлопнул дверцу и, разминая сонное, непослушное тело, тронулся прочь.

После неожиданно теплой для такой колымаги кабины и сна, который сморил его полчаса назад, его телу теперь было зябко и неуютно в этом мире. «Нужно хотя бы рукой помахать», – подумал он о водителе, но пока оборачивался, грузовик тронулся и начал разворачиваться по следам местного автобуса. Шоферу, который одновременно крутил руль и поправлял съехавшую на бок меховую шапку, было уже явно не до Сергея. Что ж, ему тоже наплевать. И Сергей, махнув рукой в пространство, побрел к магазину.