Вера Крыжановская-Рочестер - Железный канцлер Древнего Египта

Утром Ранофрит проснулась такой слабой и разбитой, что осталась лежать весь день; голова болела, виски болезненно давило; она была нервна и раздражительна, как никогда. На тревожные расспросы Майи она ничего не могла ответить; с ней ничего не случилось и, кроме головной боли и слабости, она ничего не чувствовала. На второй день она чувствовала себя уже гораздо лучше и встала, но зато внутреннее беспокойство росло с каждым часом, словно она ждала чего-то, но чего – и сама не знала.

Взволнованная молодая девушка не находила себе места и грустно бродила по комнатам и саду. Даже когда пришел Гор, она отказалась его видеть под предлогом, что при ее нездоровье всякое общество ей в тягость.

– Ты больна; вероятно, тебя кто-нибудь сглазил, – объявила Майя на третий день утром. – Смотри, у тебя руки горят, ты расстроена! Очень возможно, что кто-нибудь позавидовал любви к тебе Потифара или Гора и испортил тебя; не без причины дурнушка эта, Тахот, пожирает тебя глазами, когда ты говоришь с Потифаром; а что Таа влюблена в Гора, это знает весь город. Следовало бы тебе съездить в храм, чтобы тебя очистили и дали священный амулет. Я сейчас оденусь и велю приготовить носилки, а ты тоже иди одеваться; мы сейчас и отправимся.

– Ты права! Я и сама думала, что стала жертвой чьей-нибудь злой воли и в ночь, два дня тому назад, на меня колдовали, так как я проснулась совсем разбитая и с той поры меня что-то гнетет. – Ранофрит кончала свой туалет, когда одна из женщин доложила ей, что посланный от Потифара просит позволения передать ей лично поручение от своего господина. Охваченная внезапным волнением, она отдала приказание ввести посланного в открытую галерею, смежную с ее покоями. Когда увидела она высокую фигуру Иосэфа, которого сейчас узнала, сердце забилось так сильно, что она принуждена была прислониться к колонне, чтобы не упасть, дав ему знак рукой приблизиться.

Тот распростерся перед ней на земле и объявил почтительно, что послание, им принесенное, высокой важности и назначено только для ее ушей, а поэтому он молит о милости вручить его без свидетелей. По знаку госпожи служанки, сопровождавшие ее, удалились в соседнюю залу; Ранофрит, едва стоявшая на ногах, поспешила сесть; затем, собравшись с духом, возможно твердым голосом спросила:

– Что хочет от меня Потифар? Говори, мы теперь одни.

Иосэф преклонил колено, облобызал край ее одежды и подал ей таблички; тут на одно мгновенье глаза их встретились, и жгучий, властный взор еще более смутил молодую девушку. Прочла она следующее: «Потифар, царский писец, начальник тюрем и полицейской стражи Мемфиса – благородной Ранофрит. Молю Гатор, божественную сестру твою, да ниспошлет тебе на долгие дни здоровье и благосклонно обратит твое сердце ко мне при виде этого послания. Дольше я не могу таить свою великую любовь, которую ты зажгла в моем сердце. Печален, одинок я своем обширном доме, хотя, по милости богов, он полон всех благ земных, но скучен для меня, – нет у него хозяйки. Печаль моя обратится в радость, если ты примешь верное сердце, которое слагаю я у твоих ног, если ты согласишься стать солнцем моей жизни, душой моего дома – женой моею».

С трудом дыша, прислонилась она к стене; взгляд рассеянно перебегал с лежавших на ее коленях табличек на Иосэфа, почтительно стоявшего в нескольких шагах от нее; тяжелый странный взгляд его продолжал давить ее. Пристально взглянула она на Иосэфа, тотчас же опустившего глаза; чем дольше смотрела она, тем сильнее росло в ней желание смотреть еще и слушать его голос, оставить его при себе, чтобы он ей служил, увидать еще раз его, коленопреклоненным, с поднятыми на нее прекрасными глазами, взгляд которых и очаровывал, и опьянял ее…

– Какой ответ прикажешь, благородная госпожа, передать моему господину? – спросил, наконец, Иосэф, прерывая становившееся уже тягостным для обоих молчание.

– Скажи Потифару, что послание его было приятно мне и что я буду рада, если он придет сам сегодня за ответом более подробным и согласным с желанием его сердца, – ответила Ранофрит спокойно и решительно, что странно противоречило ее прежнему лихорадочному возбуждению.

Иосэф глубоко поклонился, и Ранофрит не заметила, какая злобная ирония блеснула на секунду в его глазах. Вечером в тот же день Потифар вернулся, опьяненный счастьем, от Ранофрит, которая ласково встретила его и, хотя бледная и расстроенная, все же решительно повторила, что согласна быть его женой, и не выказала сопротивления, когда он запечатлел их обручение горячим поцелуем. Приказав позвать Иосэфа и выслав всех, Потифар весело сказал:

– Ты сдержал слово, мой верный слуга, и я не забуду, что ты способствовал моему счастью; подскажи, как сделал ты, чтобы овладеть сердцем девушки, заставив ее отвернуться от этого молокососа Гора?

– Не спрашивай, господин; я не могу тебе объяснить то, чего и сам не понимаю; я знаю только, что у пастухов, в племени моего отца, известна таинственная сила светил, и знают, как пользоваться их благоприятным влиянием.

– Ну, не тревожься, я не стану выведывать твою тайну; тебе удалось направить на меня необычайно благоприятное влияние и в благодарность возьми это, а в придачу меру серебряных колец. – Потифар протянул ему свой золотой перстень и чудной чеканной работы пряжку с плаща. Выразив горячую благодарность господину и поцеловав его руку, Иосэф удалился.

Известие о женитьбе Потифара и Ранофрит не удивило, но возбудило зависть многих женщин и глубоко опечалило Гора, твердо уверенного в том, что девушка, может быть, по настоянию родных предпочла ему человека необыкновенно богатого, с высоким положением и достаточно молодого и красивого, чтобы покорить сердце женщины. Приготовления к свадьбе шли быстро, и все ждали только прибытия Потифэры, брата невесты, который должен был приехать из Гелиополя, как только дозволят ему многочисленные обязанности, сопряженные с высоким положением. Ввиду радостного события весь дом был оживлен; служанки Майи и Ранофрит работали, не покладая рук, с утра до ночи, чтобы поспеть к сроку с приданым. Одна невеста была задумчива и молчалива; радость и страх наполняли ее сердце, и она больше думала об управителе своего будущего мужа, чем о нем самом, чего, конечно, никто не подозревал, и равно и Потифар приписывал ее задумчивость тому смешанному, сладкому и трепетному ожиданию, которое чувствует каждая девушка перед свадьбой.

Зато маленькая Аснат была бесконечно счастлива и находилась в наилучших отношениях с Потифаром, который баловал ее без меры и осыпал подарками; дружба их была так трогательна, что Ранофрит шутя объявила, что ревнует его. Дня за два до свадьбы прибыл Потифэра. Это был человек средних, за сорок, лет; спокойная важность разлита была в каждом его движении; правильное лицо дышало энергией и непреклонной волей; в его черных больших глазах, под ясным спокойствием, выработанным привычкой, таилась страстная, горделивая, тщеславная душа: проницательный взор его читал в душе каждого, но никогда не выдавал тайну его собственных чувств. Приветливость и ровность характера завоевали ему всеобщую любовь; ученость и ум внушали уважение, а снисходительная доброта к окружающим заставляла их обожать его. Он был лучшим из отцов и мужей: с отеческой заботливостью относился он к сестре Ранофрит, с тех пор как она, родившаяся от второго брака его отца, по смерти родителей, утонувших в Ниле, осталась маленькой на его попечении.