Гордон Олпорт - Становление личности. Избранные труды

В восемь месяцев он начинает пристально смотреть на свое отражение в зеркале. Своих родителей он узнает в зеркале задолго до того, как узнает в нем себя. К десяти месяцам он пытается дотягиваться до своего отражения и играть с ним, но все еще не знает, что оно его .

Все это время развивается смутное различение между «там снаружи» и «здесь внутри». Удовлетворение приходит извне; мать, в которой он обычно «растворяется», удовлетворяет его потребности не постоянно. Любимые предметы могут фрустрировать. Когда малыш начинает ползать и ходить, он часто с чем-то сталкивается и набивает много шишек. Таким образом он постепенно познает тяжелую внешнюю реальность. Мир не-Я высвечивается для него прежде, чем полностью развивается реципрокное ощущение Я .

В восемь месяцев ребенок часто плачет при появлении чужих. Теперь уже распознаются знакомые фигуры матери и отца, брата или сестры, и это ощущение идентичности других предшествует чувству самоидентичности. По этой причине сказано: «Ты раньше, чем Я». Исследователь, много работавший с детьми, относит осознание Я примерно к возрасту пятнадцати месяцев [344] .

Телесное Я

Возможно, первый развивающийся аспект самости – ощущение телесного Я . Ребенок получает постоянный поток органических ощущений от внутренних органов тела, от мышц, суставов, сухожилий. Имеется постоянное напряжение, связанное с позой, особое напряжение в области головы (вследствие ее анатомического расположения). Этот факт наряду с важностью глаз для пространственного приспособления ведет к тенденции «располагать» Я в районе головы, часто в середине лба слегка позади глаз в виде «циклопического» глаза [345] . По крайней мере, так говорит большинство взрослых в ответ на вопрос о том, где, по их ощущениям, расположено их Я .

Конечно, отчетливое телесное ощущение не вызовет роста чувства Я (его и нет у новорожденного), пока ребенок не станет узнавать его как повторяющееся. Возможно, повторяемость не распознается до тех пор, пока соответственно не созреет кора, которая будет удерживать «следы» переживаний. Похоже, что нервное снаряжение маленького ребенка готово к сохранению привычек простых реакций раньше, чем к сохранению таких «воспоминаний», которые требуются для ощущения непрерывности Я .

Ощущение телесного Я вырастает не только из повторяющихся органических ощущений, но и из рождающихся «там снаружи» фрустраций. Ребенок, который не может поесть, когда хочет, или стукается головой, очень скоро познает ограничения своей слишком твердой плоти.

На протяжении жизни чувство телесного Я является основным свидетельством нашего существования. Наши ощущения и наши движения снабжают нас постоянным осознанием того, что я есть я.

В недавней работе по сенсорной депривации было продемонстрировано, насколько наше чувство самости зависимо от сенсорного потока. Люди, которые лежали пассивно на кровати в течение дня, совершенно не получая внешней стимуляции и имея самый минимум стимуляции внутренней, жаловались, что фактически теряли все ощущения Я [346] .

Телесное ощущение на всю жизнь остается якорем для нашего самосознания. Правда, у здорового человека нормальный поток ощущений часто незаметен, а в состоянии болезни, боли или депривации телесное чувство резко очерчено. Но всегда существует базовая поддержка телесного Я . Насколько она интимна, можно увидеть, вообразив следующую ситуацию. Сначала подумайте о том, как вы проглатываете слюну или сделайте это. Затем представьте себе, что вы сплевываете ее в стакан и выпиваете. То, что казалось естественным и «моим», вдруг становится отвратительным и чужим. Или, продолжив эту неприятную линию размышлений, представьте, что вы высасываете кровь из уколотого пальца, а затем представьте, что высасываете кровь из бинта, которым перевязан палец. То, что вы воспринимаете интимно принадлежащим вашему телу, является теплым и приятным; то, что вы воспринимаете как отдельное, оказывается тотчас же холодным и чужим.

Телесное чувство важно, но оно – не все наше Я . Люди, перенесшие ужасные пытки, отмечают, что, переживая боль, они также чувствовали, что она отделена от них. Они говорили: «Это происходит с моим телом, а не со мной ». «Я как-нибудь пройду через это и останусь самим собой – таким же, каким был всегда». И поэтому чувство Я не исчерпывается телесным Я .

Самоидентичность

Сегодня я вспоминаю некоторые свои вчерашние мысли, а завтра я вспомню некоторые свои вчерашние и сегодняшние мысли, и я уверен, что эти мысли принадлежат одному и тому же человеку – мне. Даже восьмидесятилетний старик уверен, что он – то же самое Я , что и в возрасте трех лет, хотя все, что касается его, включая клетки его тела и окружение, много раз менялось. Это чувство самоидентичности поражает, поскольку необоримым правилом развития является изменение. Каждое переживание модифицирует наш мозг, поэтому невозможно, чтобы идентичное переживание случилось во второй раз. По этой причине каждая мысль, каждый поступок меняется со временем. Однако самоидентичность сохраняется, хотя мы знаем, что остальная наша личность изменилась.

Это особое свойство Я иногда рассматривают как всю проблему самости. Например, в психологическом словаре под редакцией Уоррена предлагается следующее определение: «Я = индивидуум, рассматриваемый как сознание своей собственной продолжающейся идентичности и своего отношения к окружению. Синоним: эго» [347] .

Некоторые философы настолько находятся под впечатлением этого чувства личной идентичности, что утверждают, будто каждая личность содержит неизменную и бессмертную субстанцию души. Именно эта субстанция гарантирует единство данной личности. Другие философы говорят: «Нет. Простое перекрытие последовательных состояний сознания и сцепление и обзор воспоминаний – все, что нам требуется для объяснения чувства самоидентичности».

Как бы то ни было, мы можем указать на один психологический фактор, очень важный в установлении чувства идентичности на втором году жизни и в его дальнейшем существовании, – фактор языка. Когда ребенок может говорить и думать об игрушках, ботинках или об отце, у него есть орудие соотнесения этого с Я . Иногда уходя от объекта, а иногда возвращаясь к нему и произнося его имя, ребенок приходит к выводу, что Я – непрерывный фактор в этих прерывистых взаимоотношениях.

Самое важное лингвистическое средство из всех – собственное имя ребенка. Он постоянно слышит: «Где у Джонни носик?», «Где у Джонни глазки?», «Джонни хороший», «Джон шалун». Слыша свое имя вновь и вновь, ребенок постепенно начинает видеть себя как определенную и устойчивую точку отсчета. Имя приобретает для него значение на втором году жизни. С ним приходит осознание независимого статуса в социальной группе.