Гордон Олпорт - Становление личности. Избранные труды

Проблема субъекта познания возникает, когда мы спрашиваем: «Кто же познает эти функции Я ?» Мы не только сознаем, что нам свойственно, но мы также осознаем, что мы осознаем это. Эта загадка привела к предположению, что существует особый Я-субъект (либо как «чисто» субъект познания, трансцендентальное эго , либо как комбинированный субъект познания, хотения, стремления, желания). Эта последняя точка зрения, похоже, поселяет внутри личности (в груди) координирующего субъекта – маленького человечка, дергающего нас за ниточки.

В целом, разумнее рассматривать проприативные функции (желания, стремления, хотения) как пересекающиеся со всей личностной структурой. Они ощущаются как самодостаточные, но не порожденные отдельной инстанцией внутри личности. Что касается субъекта самопознания, познающего Я (будь то просто умозаключение на высшем уровне сложности, как у Джеймса, Дьюи и других, или необходимость постулировать чистый субъект познания, непрерывное трансцендентальное Я , как считает Кант), то эту загадку мы пока не решили.

Возвращаясь к чувству Я , скажем, что есть два знакомых нам паттерна, заслуживающих особого внимания. Это чувство неполноценности и совесть. Эти паттерны включают в различных пропорциях многие (а возможно, и все) аспекты проприума. Это важные субъективные состояния, влияющие на функционирование и структурирование личности.

Мы утверждаем, что чувство Я приобретается постепенно. (Мы будем последовательны, если скажем, что у каждого ребенка есть внутренняя латентная способность к развитию Я .) Так как Я приобретается, к этому процессу должны быть применимы законы научения. Особенно в первые год или два проявления раннего Я объясняются квазимеханическими принципами. Обусловливание, поощрение, повторение явно необходимы, прежде чем ребенок сможет связать свои телесные ощущения, переживания и словесные ярлычки (например, свое имя) в формирующуюся самоидентичность. Эта форма ситуативного научения предшествует описанным нами формам проприативного научения. Короче говоря, мы отстаиваем определенную дискретную последовательность форм научения. Квазимеханические принципы объясняют возникновение проприума, который после этого становится главным источником последующего научения.

Всеми признано, что культура имеет огромное значение для формирования личности. Ни один австралийский абориген не мог бы обладать личностью, подобной личности американского бизнесмена. Житель Вены не похож на вьетнамца, и оба они не похожи на венецианца. Можно ли спутать африканца и африканера? К огромным различиям в личности ведут даже различия в субкультурах. Лично обрабатывающий землю фермер из библейского края [382] имеет мало сходства с битником – обитателем богемной коммуны. Негритянский сборщик хлопка не похож на негритянского профессора. Редко похожи личности кинозвезды и школьного учителя.

Влияние культуры столь бесспорно, что некоторые авторы рассматривают его как фактор, имеющий первостепенное значение. Мы читаем много утверждений такого рода: «Вне социокультурной жизни могут быть организмы или психобиологические эго , но не личности»; «Фактор аккультурации делает из человеческого организма личность»; «Личность нельзя вырвать из культурной обстановки иначе, чем каким-то хирургическим путем, который убьет пациента» [383] . А в главе 1 мы отмечали, что один из типов определения личности рассматривает ее как просто «субъективную сторону культуры». Энтузиазм культуралистов заслуживает признания, но кажется нам чрезмерным.

«Реальная культура» и «культурный конструкт»

Абсолютно необходимо обратить внимание на различие этих двух вещей, проведенное Линтоном [384] . Реальная культура гибка. Предписывая границы человеческому поведению, она допускает широкий диапазон свободы. Каждый урожденный американец, например, говорит по-английски, но допускается широкое разнообразие акцентов и уровней владения языком. В большинстве обществ все мужчины и женщины в публичных местах одеты, хотя дозволяется свобода личного выбора гардероба. В некоторых странах требуется, чтобы ребенок посещал школу в течение минимального периода времени, хотя он может продолжать учиться гораздо дольше этого минимума. Таким образом, фактически внутри культурной формы существует широкий диапазон приемлемого поведения. Вследствие этого в результате мы наблюдаем лишь очень приблизительное сходство разных представителей одной и той же культуры.

Культурный конструкт не обращает внимания на диапазон приемлемого поведения. Он говорит нам только о том, что является обычной, общей, то есть модальной практикой. Мы говорим, что немецкая культура технологически эффективна (хотя в реальности многие отдельные немцы не таковы). Мы говорим, что в культуре индейцев навахо есть вера в колдовство (но вера будет иметь разную интенсивность у разных людей, а некоторые будут полностью лишены такой веры). Мы говорим, что Америка ценит демократию (но многие американцы действуют недемократично). Короче говоря, «культурный конструкт» – это крайнее упрощение. Он дает суть паттерна, но на самом деле не каждая личность соответствует этому трафарету.

Сейчас это различие очень важно. Историк, антрополог, социолог оправданно будут подчеркивать культурный конструкт. Их интересы не распространяются на судьбу каждого отдельного индивида. Их заботит именно культурная система как таковая. Люди рождаются и умирают, а общество (или культура) остается. Для выживания социокультурной системы не важен никакой конкретный индивид. Но для психолога индивид имеет первостепенное значение. С точки зрения психолога абстрактный культурный концепт кажется очень далеким и даже вводящим в заблуждение. Ни один индивид не является зеркальным отражением модального или усредненного культурного паттерна. Нас формирует реальная культура, а не ее образ, дистиллированный антропологом. Прямо прилагать этот образ к людям означает фальсифицировать разнообразие личности, обнаруживаемое внутри любой единой культуры.

В некоторых обществах культурный конструкт больше соответствует реальной культуре, чем в других. Например, так называемые примитивные общества сильнее акцентируют племенную солидарность, единообразие поведения и строгое повиновение культурным формам, чем общества с западными традициями. В западном паттерне на деле акцентируется отдельность индивида. Мы отводим нашим детям отдельные сидения в школе (а не общинную скамью), даем им индивидуальные тарелки и чашки во время трапезы, их личную одежду, отдельные спальные места. Мы хотим , чтобы они отличались от других, но не слишком . В этом конкретном случае модальная черта культурного конструкта Запада (высокая оценка индивидуальности) тесно связана с существующей реальной культурной свободой. В ригидных примитивных обществах культурный конструкт и реальная культура тоже не далеки друг от друга. Но верно также, что описываемая этнологами «культура» – это почти всегда чрезмерное упрощение фактов, что в определенных целях оправданно, но вводит в заблуждение, когда дело касается индивидуальной личности.