Сборник статей - Отцы + дети

Вы скажете, что такого не бывает?

Да, сейчас уже не бывает. Или бывает очень редко.

Но кто же тогда воспитывает человека? Похоже, семья думает, что школа, а школа уверена, что семья. Поэтому учителя вызывают родителей нерадивых учеников в школу, напоминая им об ответственности, а родители спокойно работают с утра до ночи, в полной уверенности, что школа их ребенка «научит всему». Нет крайнего. Того, кто отвечает за ребенка…

Вы никогда не задумывались о необыкновенном опыте Макаренко? Он создал колонию для трудных детей, фактически малолетних преступников, и воспитал из них граждан общества, нормальных, с хорошими критериями. Почитайте «Педагогическую поэму»! Думаете, это был сверхчеловек, обладавший необыкновенным даром? Нет, он был обыкновенным, только единственное, чего не мог, – не мог не думать о своих воспитанниках, не биться за них, не искать, не мог остановиться, не найдя ответа, правильного слова, правильного действия. Ему было очень трудно, он до грани доходил, покончить с собой был готов, потому что не выдерживал, но любовь к ним остановила. Уйти легко, а с ними кто останется? Если не я, то кто же? А когда любишь, не можешь ничего не делать. Он любил, очень-очень любил своих детей.

Простой вывод напрашивается: а родители разве не любят своего ребенка? Найдите родителей, которые скажут: «Я его не люблю». Не найдете. Они скажут: «Я не знаю, что с ним делать, я бессилен, это выше моих сил, я не хочу об этом думать». А может, это и есть «не люблю»?..

Оглянитесь на учительниц, которых мы помним все годы, сколько бы ни прошло с момента окончания школы, – они нас очень любили, хороших, плохих, с двойками, без… Любили.

Ностальгия по классной даме у нас еще и оттого, что в школе его учат, но воспитывают ли? И часто получается, как в старой интермедии Аркадия Райкина: «Кто сшил костюм? К пуговицам претензии есть?» А у нас: «К географии претензии есть? К английскому претензии есть? Я все на уроке объяснила». А человек-то за этим где?

Ребенок с самого начала, только родившись, нуждается в помощи, нуждается в том, чтобы кто-то помог ему расти. Сначала ему нужна простая физическая забота – одеть, накормить, защитить. Одновременно его начинают воспитывать. Интересно, до какого возраста нужно воспитывать? До 7, до 14, до 28?..

До семи? Не похоже. Наверное, это крайность. Но наши мамы продолжают нас воспитывать, хотя нам уже далеко за 28… Это, наверное, другая крайность. Может, дело не в возрасте? Ведь иногда дети бывают сознательнее, чем взрослые, а некоторые взрослые как малые дети. До какого же момента человека нужно воспитывать? До какого момента нужно учить решать задачи? Пока не перерешает все? До какого момента волчонка нужно учить охотиться – пока не переловит всю добычу? До какого момента лебедя нужно учить летать? Пока не облетит весь земной шар? У Природы все проще: учат до тех пор, пока не начинает учиться сам. Может, и воспитывать нужно, пока не начнет воспитываться сам?

И цель воспитания на наших глазах становится более тонкой, красивой и благородной – не научить его всему, а научить учиться. Не читать мораль до старости, а помочь найти главное, то, на что можно опереться, помочь найти внутренний стержень, собственную опору, собственную мачту.

Греческий герой Одиссей, проплывая мимо острова сирен, попросил своих друзей привязать его к мачте, чтобы, слушая манящее пение, не забыть о своем пути. Мачта – это то, что всегда стабильно, то, что всегда вертикально. За кормой бушует шторм, а у мачты – спокойно. Держась за нее, ты можешь не бояться, что тебя унесет, смоет волной.

В том же статистическом опросе, о котором мы уже упоминали, люди отвечали еще на один вопрос – был ли у них в детстве идеал? Молодежь (от 16 до 24 лет) чаще отвечала «нет», чем «да» (соответственно 54 % и 46 %). Среди же респондентов постарше (от 25 до 35 лет), напротив, оказалось больше тех, у кого в детстве был идеал (61 %), нежели тех, у кого его не было (39 %). Еще больше тех, у кого в детстве был идеал, среди военных (82 %).

Какое немодное нынче слово – идеал. Но за ним стоит что-то неизменное, что-то стабильное, фиксированное. Хочу поделиться недавним опытом.

Мы были в лагере на море с шумной компанией детей всех возрастов – от 7 до 16. Детей много, вожатых тоже немало. И лагерь не обычный, а «Камелот».

Это не просто красивое название, пришедшее из рыцарских легенд. За этим названием стоят красивейшие идеалы рыцарей – людей, которые посреди страшнейшей эпохи средневековья с ее чумой, с упадком нравственности, с неверием и разобщенностью, потерей ориентиров, руководствовались кодексом чести, Кодексом добра и справедливости. Они осмеливались сражаться за идеалы рыцарства, за достоинство и свободу, за чистоту, за настоящую любовь, за истинных королей, за верность и преданность. Своим существованием, своим образом жизни они доказывали, что вечные ценности как существовали, так и существуют, и время тут ни при чем, и эпоха ни при чем, и чума ни при чем – так было, так есть.

И лагерь родился не просто так, а как продолжение работы детской студии с одноименным названием. У «Камелота» есть свой флаг, который традиционно поднимается на открытии лагеря как символ того самого исторического Камелота. Им дорожат, как дорожат идеями добра и справедливости.

Лагерь жил своей жизнью, по своей программе. Но за несколько первых дней стало понятно, что какая-то странная эта жизнь… Все, что происходило вокруг, больше напоминало не Камелот, а эпоху средневековья: один кричит и замахивается на другого; третий делает все возможное, чтобы раздобыть чипсы и кока-колу, потому что без них «не может жить»; четвертый дает подзатыльник младшему; пятый и шестой говорят в глаза взрослым «да», а потом смеются за спиной… и так далее, и так далее. И в общем-то ничего страшного – нормальный XXI век: комфорту побольше, ответственности поменьше, каждый выживает, как может, каждый думает о себе и своем благополучии… А ты смотришь на это все и понимаешь, что так жить не хочешь и не можешь. И не хочешь называть лагерь Камелотом, потому что сейчас он им не является, сейчас это название формальность. И мы, взрослые, опустили флаг – как знак того, что мы не Камелот. Даже не для того, чтобы преподать урок детям, а чтобы не предать идею…

И наступила тишина…

Все осталось в лагере по-прежнему, шло по программе. И я подходила к детям, спрашивала: «Как живется?» Они отвечали: «Хорошо», а потом, задумавшись, добавляли: «Только флага не хватает» или «А когда флаг поднимут?» или «А что нужно, чтобы флаг поднять?» А я их снова спрашивала: «А зачем вам флаг?» Они мало что могли объяснить, но выдавливали: «Нужен» или «С ним все как-то по-другому». И не объяснишь, что по-другому, не объяснишь, как по-другому… Но и те, кто за долгие годы полюбили «Камелот», и те, кто только с ним познакомились, ощущали, что потеряли что-то главное, как будто потеряли смысл всего происходящего, – это отражалось на их лицах, читалось в их глазах…