Геннадий Кульчитский - Ваш ребенок. Как уберечь от наркотиков

На следующий день к обеду он был снова в своем отделении. Врач реанимации сообщила, что Ростислав ей признался, что принял метадон. После выписки из больницы я спросил Ростислава:

– Что ты принимал?

– Метадон.

– Что тебя толкнуло на это?

– Ребята узнали, что я лежу в больнице с «алкашами и психами», не могу спать, и угостили.

– А отказаться ты не мог?

– Взял на всякий случай, про запас, а принял потому, что не мог заснуть ночью.

– Почему же тогда не отказался от налтрексона?

– Прошло уже полсуток, да и доза метадона была пустяшная, я был уверен, что все будет нормально.

– А барбитураты, а психостимуляторы откуда? На них ведь тоже тест положительный.

– Больше ничего не принимал, клянусь! Наверное, «бодяжат» барыги, чтобы меньше метадона, метадон-то дороже, но чтоб «перло» не хуже.

– Завтра в метадон подмешают крысиный яд, и тебя угостят! Ты возьмешь и примешь этот метадон?

Этот вопрос остался без ответа.

До какой же степени у наркомана тяга к наркотику сильнее здравого смысла, разума, страха смерти!

Я еще раз убедился, что наркоман признает только один страх – страх перед ломкой, все остальные страхи не для него, это пока вымышленные страхи, а здраво мыслить в предвкушении принятия наркотика наркоман, как правило, не может!

Я понимаю, что причина его поступка кроется в том, что мотивация лечения была очень слаба, а способность и готовность перенести даже легкие неприятные ощущения, связанные с бессонницей, отсутствуют.

После реанимации и возврата Ростислава в отделение лечение продолжалось еще несколько дней, но уже было скомкано. На третий или четвертый день его уже выписали с большим удовольствием, констатируя факт, что абстинентный синдром отсутствует и делать ему в палате больше нечего. О психологической реабилитации врачом не было сказано ни слова, да и что тут говорить.

Я привез Ростислава домой, он сразу же лег в кровать и уставился в одну точку на потолок. Я присел на краешек кровати.

Передо мной лежал мой взрослый сын, большой, небритый, неприбранный, дурно пахнущий, какой-то фатально невезучий, одинокий и никому на свете ненужный, кроме меня. И тут меня охватила такая жалость к нему, к себе… Такое чувство одиночества…

Я погладил его по голове и тихо сказал: «Ничего, мы еще с тобой прорвемся…» По его небритой щеке покатилась слеза. И в тот момент у меня родилось очень сильное желание ему помочь, по-настоящему, не жалея ни сил, ни времени, помочь вопреки всему.

К этому времени мы с ним уже жили вдвоем. Капа несколько месяцев назад умерла после несчастного случая и трех дней в коме, что и послужило причиной или поводом для очередного срыва Ростислава… Времени у меня было достаточно.

А вечером, после работы, я уже был настроен действовать. Мне казалось, что на этот раз я нашел слова, которые задели сына, как говорится «за живое», а еще, наверное, подействовал психологический шок, который он пережил в реанимационной палате.

Представьте себе, что вы просыпаетесь, приходите в себя и вдруг находите себя любимого лежащим на койке в большой, незнакомой больничной палате, в памперсе. Руки и ноги у вас привязаны к железной кровати какими-то тряпками, но очень надежно, на ноге катетер. В тесной палате еще 7 кроватей, на которых, спят, храпят, хрипят и бредят, ловят воздух ртом и подрагивают в конвульсиях семь каких-то незнакомых мужиков, грязных и небритых. В этой палате Ростик провел почти сутки, часть из которых, безусловно, бодрствовал и был в своем уме. Было время и было о чем подумать человеку, если есть еще, чем думать….

На следующее утро в восемь часов утра Ростислав был уже на ногах, и первый вопрос ко мне был: «Есть какая-то работа?» До обеда он успел поменять тормозные колодки на автомашине и прокачать тормоза.

А передо мной стоял все тот же вопрос: «А что дальше?» и еще: «А сколько же мы будем еще ходить по этому замкнутому кругу, как этот круг нам разорвать?»

Не находя ответа, я поехал в наркологический диспансер, встретился с главврачом и попросил помочь ответить на эти вопросы. В этом чиновнике я нашел человека, который меня выслушал до конца, попытался вникнуть в мою проблему, я почувствовал, что мне сочувствуют и искренне сопереживают.

В последнее время Ростислав не был в жесткой «системе» на одном каком-то наркотике, который нужно замещать: сегодня он может принять эфедрон, на следующей неделе – еще что-то, через неделю – марихуану. Я понимал, что, как это ни прискорбно, наркомания – это пожизненный диагноз.

В Германии тысячи наркоманов проходят заместительную терапию, но больничные кассы не оплачивают замену запрещенных наркотиков легальными наркотиками-заместителями. Директивными документами определено, что больничные кассы осуществляет оплату заместительной терапии только тем больным наркоманией, которые:

дополнительно страдают раком, ВИЧ-инфекцией или СПИДом;

могут умереть при купировании синдрома отмены, поскольку их наркотическая зависимость очень сильна, а здоровье подорвано;

страдают тяжелыми заболеваниями (например, туберкулезом или тяжелыми заболеваниями дыхательных путей);

страдают от сильных болей, например, после тяжелых операций или ампутаций.

Думаю, что исключительно при этих и подобной тяжести показаниях может считаться обоснованным предложение врача-нарколога пройти заместительную терапию. Кроме того, в той же Германии различают ограниченную (6 месяцев или 1 год) и постоянную заместительную терапию. Не нужно также забывать, что в 10% случаев заместительная терапия сопровождается побочными эффектами, как предупреждают германские организации, занимающиеся применением заместительной терапии. В общем, в специальной литературе я не нашел однозначного ответа относительно заместительной терапии. Оценка специалистов остается достаточно неоднозначной, но все подчеркивают именно возможность специальной реабилитации, отрицая лечебный эффект препарата.

В общем, тут каждый наркоман должен решить для себя сам, осознав свое положение дел со здоровьем, в семье и в обществе, идти ему на заместительную программу или нет. По-моему, идти в программу можно только от безысходности или при полной потере надежды на то, что ты сможешь удержаться от употребления наркотика хотя бы в течение некоторого времени, например, три месяца, полгода, год.