Игорь Кон - Бить или не бить?

В-третьих, лишь очень редкие исследования сравнивают поротых детей с непоротыми. Во многих выборках непоротых детей практически нет и быть не может. А сравнение детей только по частоте применявшихся к ним наказаний оставляет вне поля зрения все его качественные характеристики: интенсивность наказания, его связь с принятым в семье и обществе стилем воспитания и т. д.

Несмотря на их очевидный социально-педагогический (и не только) консерватизм, Ларзелер и Баумринд не защищают телесные наказания, а лишь подчеркивают, что эффективность любых наказаний можно понять только в контексте определенного стиля родительства. В этом отношении, как и во многих других, авторитетное родительство существенно превосходит авторитарное и пермиссивное. Однако негативные последствия телесного наказания проявляются лишь в тех случаях, когда дети ассоциируют его с родительской холодностью.

Для доказательства своей правоты Ларзелер провел вторичный анализ данных самого известного исследования Страуса о связи телесных наказаний и антисоциального поведения у шести-девятилетних детей (Straus, Sugarman, Giles-Sims, 1997). При этом выяснилось, что значительная часть негативного эффекта шлепанья касается и других способов наказания: трудные дети чаще заставляют родителей применять к ним все свои дисциплинарные возможности, в результате чего все методы наказания выглядят малоэффективными: «С ним просто сладу нет!»

«Дисциплинарная цель родителей должна состоять в том, чтобы как можно больше опираться на самые мягкие дисциплинарные меры, которые окажутся эффективными для поддержания соответствующего возрасту уровня кооперации. Вербальная коррекция и убеждение могут быть эффективны уже с двухлетними детьми, особенно если они применяются с пониманием и подкрепляются, в случае нужды, нефизическими последствиями. <���…> Ключевой компонент научно обоснованного родительского воздействия на детей с оппозиционным вызывающим расстройством, расстройством поведения и синдромом дефицита внимания и гиперактивности (все это – термины детской психиатрии. – И.К. ) – таймаут (временное выключение ребенка из деятельности. – И.К. ). Единственный случай, когда шлепанье оказалось эффективнее других способов воздействия, – применение его к двух-шестилетнему ребенку, чтобы навязать ему таймаут, которому тот не желал подчиниться» (Larzelere, Сох, Smith, 2010).

«На первом году жизни ребенка нельзя шлепать никогда, а до полутора лет – редко, если вообще возможно. Родители должны добиться того, чтобы дети знали, что любая коррекционная дисциплина мотивирована любовью и заботой о них. Родители также не должны применять слишком суровое наказание, физическое или нефизическое. Наконец, всякое наказание нужно применять так, чтобы уменьшить потребность в нем в будущем. Все дети разные, не всякая дисциплинарная тактика одинаково хорошо сработает с каждым ребенком или с тем же ребенком в разных ситуациях» (Larzelere, Baumrind, 2010).

Защитники розги так не рассуждают.

Если упростить вопрос, можно сказать, что по мнению Страуса всякое телесное наказание приносит ребенку вред, поэтому его нужно запретить, тогда как по мнению его оппонентов эффект любого наказания зависит от целого ряда обстоятельств, поэтому однозначный запрет нежелателен.

За спорами о методологии отчасти скрываются профессиональные различия. Социологам, политологам и обществоведам позиция Страуса импонирует своей четкостью, радикальностью, соответствием требованию ООН о немедленном запрете телесных наказаний. Детские психологи, для которых это вопросы повседневной практики, настроены более скептически. В 2003 г. популярный американский психологический журнал включил статью Страуса, Шугермана и Симс в список «Двадцать статей, которые потрясли детскую психологию» (Dixon, 2003). В принципе, это был престижный перечень, включавший известных авторов, но не столько самых солидных, сколько наиболее сенсационных публикаций. Страус обиделся, воспринял это как иронию и знак нежелания американских психологов реагировать на тревожные явления общественной жизни. Однако некоторые социологи-теоретики критиковали прямолинейность теоретико-методологических позиций Страуса и раньше (Loseke, 1999).

Оценить эффективность отдельного способа наказания глобально, вне общего социализационного контекста, за которым стоит культура в широком смысле этого слова, принципиально невозможно.

Антропологические данные и сравнительные кросскультурные исследования показывают, что

а) выбор отдельно взятым родителем тех или иных наказаний всегда так или иначе соотносится с существующими на сей счет социально-культурными представлениями и нормами;

б) конкретные родительские практики могут по-разному влиять на поведение детей в зависимости от культурных контекстов, в которых эти практики происходят. Влияние любого наказания на конкретного ребенка зависит как от того, что считается нормативным, «правильным» в данной культуре, так и от того, как это воспринимает и какие мотивы приписывает родителям сам наказываемый ребенок. Главная переменная здесь – семейный и вообще нормативный контекст (Lansford, 2010).

Эти мысли развивает специалист по психологии развития и одновременно автор целого ряда сравнительных, кросскультурных исследований семьи, детства и юности из Дьюкского университета Дженнифер Лансфорд (Lansford et al., 2004; Lansford et al., 2005; Lansford, Dodge, 2008; Lansford et al., 2009). Позволю себе подробно изложить ее выводы.

Смысл, который дети придают телесным наказаниям, зависит от культурного контекста, в котором они применяются. Если физическое наказание является нормой в данной культуре, дети могут верить, что телесные наказания применяются в их собственных высших интересах, и это может служить буфером против негативных последствий телесных наказаний (Deater-Deckard, Dodge, 1997). Напротив, если телесное наказание в данном культурном контексте не является нормой, дети могут думать, что их родители себя не контролируют, и это отягощает последствия наказаний, заставляя ребенка считать, что родители его не любят. А поскольку, согласно теории атрибуции, ненормативный опыт имеет большую информативную ценность, чем нормативный, дети интерпретируют родительское поведение именно так.

Эти различия существуют как между культурами, так и внутри одной и той же культуры. Например, в афроамериканских семьях США телесные наказания считаются более нормальными и применяются чаще, чем в белых семьях, но поскольку эта практика для них нормативна, она не имеет для детей таких долгосрочных отрицательных последствий, как в белых семьях. Такие высокие корреляции между телесными наказаниями в раннем детстве и позднейшим девиантным поведением, как в белой среде, в афроамериканских семьях отсутствуют, подкрепляя мнение об их «безвредности». То же показало исследование материнских телесных наказаний в шести странах (Китае, Индии, Италии, Кении, Филиппинах и Таиланде). В странах, где телесное наказание более нормативно, оно вызывает у детей меньше отрицательных последствий, нежели там, где оно считается исключительным. Хотя более частое применение телесных наказаний коррелирует с более высокими уровнями детской агрессивности и тревожности во всех шести странах, самые высокие корреляции такого рода наблюдаются в странах, где телесные наказания наименее типичны (Lansford, Chang et al., 2005).