Стас Арт - Олень в галстуке. Часть первая

В итоге мы всё же отправились на прогулку вместе. Соколу, разумеется, приходилось нарезать пятаки вокруг нас, ведь так медленно лететь он не мог, а находиться рядом, судя по всему, хотелось. А может он просто остерегался особенно отдаляться от Елены, так как существенно напроказничал на каких-либо чужих огородах неподалёку. Когда я внутренне сформулировал такое заключение сокол вдруг спикировал вниз и стал парить со скоростью ходьбы, поравнявшись с нами. Я уже не особенно задавался вопросом, как такое возможно, ибо априори уже было ясно – это очередное, что мой ум откажется принимать. Вот я и не стал с ним согласовывать сей раз ничего. Летит и летит. В конце концов, не мешает же.

– Куда идём мы с соколом? – весело завела Елена. – Большой – большой секрет! И не расскажем мы о нём…

– О, дааааа! – прохрипел сокол.

– О, нет, дурында, – поправила его волшебница.

– О, блин, – прозвучало у меня в голове.

– О, нас снова четверо, – заметила Елена.

– ОоОоОо, – захрипел сокол, примерно как Борис Николаевич.

– Нет! – оборвала Елена. – Давайте споём вместе! Что-нибудь… настоящее!

Я ощутил головокружение, за которым последовала очередная мощная остановка внутреннего диалога, в ушах аж зазвенело, а осознание настоящего момента и его острота возросли многократно.

– Тро-о-ое! Нас снова тро-о-о-е. А что тако-о-ое? Нас снова тро-о-ое! – вдруг стала напевать Елена, пародируя Корнелюка.

И вот эту песню она, сокол и я напевали довольно фальшивым, но весёлым трио, пока шли по пустынной местности. Сокол и так хрипел, но, судя по всему, дохрипелся, и голос его пропал.

– У него бывает, – спокойно сказала Елена. – Ты еще не видел что с ним было, когда он Михаила Круга пел. Мне потом еще долго пришлось ему объяснять, какие песни более менее безобидны, а какие засоряют мозги и вводят в заблуждение. Эта птица невероятно мудра, но вот ума у него не так много. Однако, он ему и не особенно нужен.

Сокол как-то странно посмотрел на волшебницу, и далее мы шли – летели какое-то время в полном молчании. Я отметил, что пальмы сегодня с желтыми листьями. Где, блин, такое еще увидишь? Пальмы зимой уже были, а осенние пальмы в принципе экспонат довольно самостоятельный. Так они ж ещё и осыпались местами, оказывается. Видимо, осень в пустыне.

Пошел дождь, и сокол не знал куда деваться, но Елена достала из рюкзака какое-то невиданное приспособление, похожее на маленькую клетку – дождевик, и далее сокола несли наподобие попугайчика в квадратной такой коробочке, в которой были окошки из того же материала.

Уже вечерело и запах от совокупности всех происходящих вокруг элементов стоял просто чудеснейший. Капли дождя падали на голову, лоб, стекали по лицу и проходили через губы, подчеркивая свежесть настоящего момента еще и вкусом прекраснейшей воды, словно из родника – такой изумительный водопад дарило небо мира Елены.

Отовсюду доносились гармоничные звуки малоизвестных мне насекомых и при этом не было ни одного паразита или другого комара, который бы меня кусал. Сокол сладко похрапывал, а мы всё шли и шли. Солнце уже полностью зашло, и на небе появились какие-то сюрреалистические оттенки слияния цветов, словно кто-то разлил набор акварелей.

– Сокол, подъём! Зацени какое небо! – осмелился я произнести вслух.

– Киэ-э-Э-э-Э… – раздался словно стон какой-то вымотавшейся старушки из домика сокола в руке Елены.

– Ой, лучше его пока не трогай, – заботливо проворчала Елена, – очевидно же, уморился пернатый.

– Ладно, – тут же согласился я, – а далеко нам еще идти?

– А я откуда знаю? Ты же нас ведешь. Ты и скажи, – вдруг заявила Елена.

В целом, я бы мог снова потерять сознание или что-то подобное, но уже надоело, в самом деле. Спорить и возражать тоже не было никакого желания, да и сил, ведь прошли мы уже огромное количество километров и я бы вообще, с радостью присел, если б было куда. А тут еще заявляют, что это, оказывается, я их веду, а не иду за компанию смотреть, как Елена показывает соколу чужие огороды.

В итоге я просто как пьяный указываю пальцем, причем средним, в первом попавшемся направлении и заявляю, что идти нам еще двадцать семь минут.

Перинно-кожаная делегация принимает курс и направляется в сторону, указанную самым длинным пальцем, вооружившись факелом, который был извлечен из рюкзака волшебницы и поручен нести себя хозяину той же руки, что и задала направление.

Ум со своими мыслями не мешает мне, и я продолжаю наслаждаться уже ночным небом, невероятно красивыми и крупными белыми звёздами и периодически мелькающими черточками, вспышками и другими явлениями, которые завораживают. Было сухо и тепло. Спустя около получаса мы оказались у земель, покрытых различными кустарниками, деревьями и зарослями. Удивительно, но, видимо, благодаря ярчайшим звёздам, их было видно довольно отчетливо.

– Вот и чужие огороды, – радостно провозгласила Елена и начала весело прыгать на месте, вновь как маленькая девочка. Видимо позабыв, что в руке спящий обладатель клюва и перьев.

– Ка-а-ар!!! – бодро и уверенно раздалось из укрытия и сокол воспарил ввысь из этого приспособления, которое явно не являлось клеткой, а другого слова я подобрать не мог. Пожалуй, переноски. Да, с криком «Ка-а-ар!!!» сокол вылетел из своей переноски.

Я же при этом был ошарашен вовсе не от того, что сокол издал звук какой-то вороны, а от того, что у меня случилось яркое дежавю, но я не мог вспомнить, где уже было что-либо подобное. Елена бросила переноску на песок и продолжила прыгать уже с чистой совестью. Мне вообще, было невероятно весело и просто невероятно. В какой-то момент как бы незаметно протиснулся мой рассудок:

– А почему они чужие, Елена? Я не вижу здесь чьих-либо владений.

– Ты, главное, ему об этом не говори, – серьёзным тоном прошептала мне она, подставив ладошку, чтобы сокол не слышал. – А то если он это просечет, то всё пропало: заявит что, мол, не может он с не чужих огородов плоды таскать.

– А это вообще, разве огороды? – удивлялся я, пока мы шли вдоль этих, скорее, полей, чем огородов.

– Разумеется, нет, – продолжала шептать она и с серьёзным видом приложила палец к губам. – Но об этом тоже цыц.

Тем временем счастью сокола не было предела – он то и дело пикировал к какому-нибудь дереву или растению, цепляя оттуда плод, и сразу резво да гордо взмывал вверх, чаще всего роняя плод или большую его часть тут же, оставляя в клюве совсем ничего, либо крошки, которые небрежно разбрасывал по местности, как ребёнок погремушки во все стороны, издавая смешные хриплые звуки.

Было видно, что ему важны сам процесс и ощущения. Я бы даже сказал, что он глубоко погрузился в образ некоего такого брутального птеродактиля – расхитителя, если бы мог допустить, что у птиц, как и у людей, могут быть образы самих себя. Впрочем, как и то, что ныне существуют ко всему прочему еще и птеродактили, а тем более – птеродактили-расхитители. Но, в любом случае, на ум, под наблюдение сего резвящегося шизокрыла, приходил именно такой образ, скорее всего именно от этого ум и помалкивал по большей части, куря в сторонке.