Та - Спонсор

А любовь, она прямо вместо кислорода напитывала нас в каждом вдохе. Когда мы с Эллой познакомились – влюбились. Это было сразу понятно, с первого взгляда. И пусть мы не сразу пустились в авантюру признаний, и пару месяцев мерились эго, все же для того возраста это было допустимо и более того – скоропалительно. Ведь никто в юности не заводит серьезных отношений, а прогуляв пару классов, не объявляет, что отныне муж и жена, и через пару месяцев не съезжается вместе жить в самом деле, когда один из партнеров еще и школы не окончил.

До нее мне казалось, что я вообще не понимаю, бывают ли люди преданными друг другу в полном масштабе. Сам уже в детстве не собирался быть моногамным, когда даже еще и не подозревал о таких понятиях да терминах. Но позже, когда мы выросли, когда время пришло жениться в самом деле и узаконить нашу семью, я уже понял, что верность и секс это не об одном и том же. Так что мы все сделали чинно, поклявшись друг другу на крови, что никогда не будем «не изменять» друг другу в тривиальном значении, но при этом будем самой преданной парой. И так и было. Много лет. Пока в моей жизни не появилась Рада.

Рассказать кому-либо, как это больно впервые предать любимого человека – это возможно? Сам себе такого даже шепотом не расскажешь, не говоря уже о том, чтоб исповедоваться вслух. Я думал, что поеду кукушкой, пока пытался это понять. Благо, что моя Элла во всем была идеальной и так горячо любимой и любящей в тот короткий да критический период, что мы остались вместе. Как и обещали друг другу: вместе навсегда, покуда будем помнить кто мы сами есть. Впрочем, я был уверен в ней, что потеряй я память в каком-либо несчастном случае, Элла обязательно влюбила бы меня в себя после. Сам я тогда знал о себе только то, что буду при ней вечно, чего бы мне это ни стоило. Верность для нас с нею была в преданности, как и глубина любви – измерялась способностью быть рядом, быть поддержкой в самые худшие времена. Какая ж чушь сидит в нашем сознании, когда мы юны.

Хотя жизнь меня испытывала и себя я в данном случае не оправдываю, признаю, что я – человек безвольный. Не то, чтоб инфантильный, но частенько складываю с себя ответственность за себя на других – совершенно не умею быть один. В смысле, я самодостаточен умом, мне никогда не бывает скучно разумом, но физически я люблю быть кому-то полезным, нужным. Да, да, это из того складывается, что не шибко себя люблю. Ведь, человек целиком любящий себя никогда не станет нуждаться в ком-то, о ком нужно заботиться – он будет заботиться о себе. И тут чего таить, я безмерно люблю, не только заботиться, а еще когда заботятся обо мне. Избалованный, нахохленный избыточным вниманием мальчик, разнеженный от вечных комплиментов и похвалы. В лучшие моменты моего триумфа я ничего не предпринимал и почему-то обществом воспринимался так, словно совершал нечто героическое, или как минимум делал открытие. Потому я и стал таким – мне нравились овации и восхваления, но их я получал исключительно задарма, а потому перестал напрягаться и делать хоть что-то мало-мальски стоящее.

И, понятное дело, в результате я совсем разучился бывать один. Элла была занята работой, а я думаю, что в карьеру она сознательно ушла, заняв серьезный руководящий пост. Конечно, трусила поначалу, переживала от количества ответственности, но как только впряглась совершенно забыла, что никто ее менеджменту не учил. Элла была на коне! Казалось, чем сложнее у нее рабочая задача, тем легче она с нею справлялась и напрасно даже дома передо мной пасовала хоть на мгновение накануне предстоящих трудностей. В итоге, через пять лет ее командования на работе мы оба привыкли, что ее частенько не бывает на выходных, а на буднях она может задержаться прямо до девяти вечера. Хотя работала на том же районе, где мы и жили – в Ясенево.

Мне не нравилось, что я так много времени провожу у девчонок, а иногда и у не частых друзей с похожей ориентацией, но выхода я не видел. Все мои бесчисленные отношения были пустыми, до краев наполненными сексом, какими-то страстями, но не имели будущего. А отсутствие перспектив меня угнетало и потому я не проводил ни с кем из своих любовниц и любовников время чаще, чем раз в десять дней. С некоторыми встречался только раз в месяц, а с другими и того намного реже. Но это всегда были отлаженные, обговоренные отношения: никаких обязательств, все завязано на романтике и моя семья вне конкуренции. Впрочем, как и моя свобода. Как только кто-то заговаривал о том, чтоб с полиаморией было покончено, покончено было и с ним. Я, наверное, даже не выбирал, не делал в детстве выбора, каким мне быть. Всюду в примерах других семей и партнерства была разруха из-за ревности, доказательства слабости из-за предательств, и я никак не мог выбрать ссоры, скандалы, угрозы психике, интриги, грязь и прочий бред, связанный с моногамией. Я всегда не парясь шел по простому пути – говорил как есть и перед выбором не ставил. Это был чистой воды шантаж: либо мы взаимодействуем на моих условиях, либо мы не взаимодействуем вообще, кем бы друг другу по статусу ни приходились.

Это о том, что иногда я вступал в связи даже с моими родственниками или родственниками супруги, не говоря уж про всех близких друзей, которые и были нам в понятном смысле и без того семьей. А уж после того, как все превратилось в классическую Санта-Барбару, я бы сказал, что наша система взаимодействия была похлеще, нежели у грибов. Не сказать, что нас это напрягало, наоборот, казалось: чем сильнее все становилось запутанным, тем вроде становилось комфортнее жить.

Например, с таким плотным графиком работы, Элла сначала завела одного любовника прямо в подчиненных, а потом и второго из своего холдинга. И ее пребывание вне дома стало мне более приятным, ведь я знал, что она теперь отвлечена от нашей семейной драмы с неудавшимся родительствованием, и еще больше почувствовала себя на своем месте. До тех двух ребят, которые тоже были младше ее по возрасту и один был даже намного младше меня, Элла словно не могла погрузиться в серьезные отношения глубоко. Ее редкие связи были нервными, почти всегда пьяными, и мне казалось, что это от безвыходности, от срыва – не более. Здесь же она расцвела. Стала лучше выглядеть (хотя моя Элла и без того была шикарной), все же эффектнее стала, энергичнее и что самое главное – веселее. А это, понятное дело, украшает любую женщину.

Я был рад за нее. Искренне. Полноценно. Даже немного больше – горд! Словно сам воспитал эту женщину и ее достижения в амурных связях были моей заслугой. Но это только отчасти было так – я развратил ее понимание о дозволенности, провоцировал личным примером, ведь даже среди полиаморов я редкий экземпляр – все мои взаимоотношения могли тянуться годами. Так, как поддерживал связь я, еще не каждый обычный семьянин умудрится выдержать.