Сборник статей - Интеграция науки и искусства

Руководство Нижегородского театрального училища и Нижегородского гос. Академического театра оперы и балета им. А.С. Пушкина поддерживает ходатайство Учёного Совета Российской академии театрального искусства о выдвижении А.Л. Гройсмана на звание Заслуженный работник культуры Российской Федерации.

А. Л.Гройсмандоктор медицинских наук, профессор

РАТИ-ГИТИС, академик-секретарь МПА

Наша семья оказалась в Нижнем Новгороде тотчас после войны. Ничто не предвещало в моей жизни занятий креативной психологией или хотя бы помыслов об искусстве.

Однако композиция жизни «завертывала» свою акмеологию. Первый акмеологический принцип – эмпатия. Отец привез с войны грампластинки с записями Л. Утесова. Я, выучивши пару песен, горланил их на весь двор. Помню эти песни: «Борода ль, моя бородка, до чего ж ты отросла. Говорили раньше – щетка, говорят теперь – метла. Парень я моло-до-о-ой, а хожу-то с бородой. Я не беспокоюсь, пусть растет до пояса. Вот когда прогоним фрица, будем стричься, будем бриться. Стричься, бриться, наряжаться, с милкой целоваться!» Эти песни пользовались большим успехом у школьников. Меня останавливали на улице и не давали прохода. Так я осваивался с начальными этапами сценического общения с людьми.

Одним из живых воспоминаний детства остались хождения со старшим братом в автозаводский кинотеатр. Кинофильм «Адмирал Нахимов» потряс меня. Я заметил за собой странное желание, напоминающее манию: говорить, как главный герой, и даже одеваться, как он. Я выкроил из материнских материалов все, что могло быть похоже на нахимовский головной убор, и даже самостоятельно сшил его. Сходство увеличивалось.

Я не стал обращаться к психопатологам, но консультировавший меня директор нашей школы, один из будущих выдающихся психологов Борис Федорович Ломов, называл это явление эмпатией. Он даже, чтобы я не заподозрил какую-нибудь медицинскую диагностику, почел это средство за педагогический талант, апеллируя к мысли В.А.Сухомлинского, который, кажется, говорил следующее: «Из чужого, далекого чувства сопереживания рождается педагогическая профессия».

По инициативе Ломова я встретился с выдающимся художником, рассказавшим нечто подобное и мне. В молодости он так старательно пытался подражать и сопереживать выдающемуся русскому маринисту Алексею Петровичу Боголюбову, что стал называть себя его именем, ссылаться на якобы их большое родство. О том же рассказал он и Б.Ф. Ломову.

Но каково же было наше изумление, когда вместе с Ломовым мы раскрыли Большую советскую энциклопедию и обнаружили, что данный маринист является внуком знаменитого, но совсем другого человека – Александра Николаевича Радищева и никакого отношения к выдающемуся живописцу ФСБ не имел (так студийцы-художники его прозвали, хотя с этой организацией он никак связан не был, а был он профессиональным художником, заслуженным деятелем искусств, членом-корреспондентом Академии художеств).

Психолог и художник рассказывали нам, учащимся студии, множество примеров так называемой эмпатии, нередко случающейся с людьми творческих профессий. Кто-то из наиболее подготовленных наших студентов даже вспомнил известное изречение Чарли Чаплина о том, как магически влияет на него одежда, придавая остроту избранному персонажу.

Наше знакомство с этим психологом стало еще более основательным, когда мы коллективно посетили Нижегородскую художественную галерею, или, как называли в старину, «Дом Сироткина». Оба любителя живописи обратили внимание на картину, изображавшую Лжедмитрия, готовящегося к побегу. Они так детально объясняли особенности его настороженности, зрительного и слухового восприятия, что нам это показалось чересчур подробным и сверхреалистичным.

Большого художника привела в Нижний Новгород заметка из отрывного календаря, в которой он прочитал, что при Дворце культуры имени Ленина функционируюет изостудия, возглавляемая профессиональными художниками. Желание посетить изостудию стало особенно настоятельным, когда выдающийся художник Федор Семенович Богородский узнал, что руководит студией тоже бывший морской офицер – Александр Иванович Маркеев. К тому же Ломов, заинтересованный в именитых гостях, поддержал эту идею, желая приобщить учеников своей знаменитой школы-лицея к профессиональному разговору. Встречи стали проходить в самой изостудии, где занимались мы, дети подросткового возраста, желающие овладеть рисунком, композицией и живописью. Хотя ФСБ не обязан был вести лекционные семинары, а заниматься этим должен был нанятый из Художественного училища педагог Введенский, тем не менее, как объяснил Ломов, наш художник искал общения с детьми по двум причинам. Во-первых, он с малолетства был знаком с «матросней» и бродягами, которых называл «братишками». Одна из его удачных выставок так и обозначала нарисованных им персонажей: «Братишка», «Матросы в засаде», «Нашли товарища» (1932–1933), «Герой гражданской войны» (1935) и другие. Возможно, эта тематика и привела его к руководящей должности в Ассоциации художников революционной России (АХРР). Во-вторых (что было известно только Борису Федоровичу, и он под строгим секретом сообщил это нам), у ФСБ во время ленинградской блокады погиб сын, и он испытывал тягу к молодежи. По указанию адмирала Николая Герасимовича Кузнецова ему разрешили на личном самолете адмирала вылететь в блокадный Ленинград, где вскоре он написал знаменитую картину «Слава павшим героям», удостоенную Сталинской премии первой степени.

Кроме знакомства академиков по Ленинграду, их объединяло и знакомство по Нижнему Новгороду, ведь ФСБ приезжал в свое имение, где жили его предки из села Богородское Нижегородской области. Ему было приятно навещать родственников, писать пейзажи малой родины, но еще большее удовлетворение он получал от общения с нами. Правда, к этому времени у него Уже была большая академическая студия. Он организовал и возглавил кафедру графики и живописи во Всесоюзном институте кинематографии. Однако с нами, мальчишками, делился секретами, проказничал. Некоторые его шутки нельзя было обнародовать, ибо они обижали многих академиков.

Кроме того, ФСБ «обкатывал» на нас некоторые свои неопробированные модели, многое нам рассказывал. Так, он не скрывал от нас, что имел неоднократные беседы с директором-основателем Института росреставрации, академиком Игорем Эммануиловичем Грабарем. Обнаруженные художниками крестообразные фигуры на подмалеванном холсте (еще до написания картины) вызвали у них мысли о набожности художников, как бы крестившихся перед «зачатием» картины. Это было отмечено и раньше, в среде богомазов, которые писали иконы и были людьми верующими. Однако на этой мысли ФСБ и Ломов не остановились. Они беседовали с художниками – «современными безбожниками» и истинными партийцами разрушителями божественных ипостасей – и выяснили, что художники делали какие-то геометрические прикидки на своих картинах. Если какая-нибудь деталь или фигура оказывались на вертикали или горизонтали креста, то они «лезли в глаза» и нарушали композицию всей картины. Например, в известной картине Иванова «Явление Христа народу» Мессия написан почти на вертикали креста и потому выглядит очень выразительным и значительным как по форме, так и по содержанию. Преподаватель черчения Ломов и художник ФСБ пришли к одной и и той же мысли о необходимости поиска значимого пространства в картине. Таким образом, для того чтобы придать персонажу воздействующее значение, необходимо расположить его на одной из вертикалей или горизонталей креста.