Александра Ахелик - Досчитай до тридцати восьми

– Он спросил, когда у тебя день рождения… ну то есть сколько тебе лет. В Южной Корее, откуда он приехал, принято при знакомстве узнавать возраст. У нас дома много настольных игр, не хочешь с ним поиграть? Меня звать дядей Леней, а дом наш в той стороне.

Мужчина указал в направлении, противоположном тому, откуда девочка пришла. Там на большом плоском пригорке широко раскинулось соседнее садоводство. Два дачных массива были разделены полем и небольшим перелеском, которые считались нейтральной территорией между двумя издавна враждующими армиями. Армия, к которой территориально относилась девочка, называлась орденом стального меча. Ее соседи по участку широко славились своей храбростью и изобретательностью, совершая дерзкие набеги на вражескую территорию. Армия ордена полной луны также не оставалась в долгу, частенько обстреливая из-за укрытия огороды меченосцев камнями и незрелыми яблоками. Рита хотя и держалась обычно в стороне от военных действий, но кодекс чести своего ордена чтила, не вступая ни в какие контакты с представителями соседнего клана. Но ни мальчика с необычным именем, ни дядю Леню уж никак нельзя было отнести к приверженцам противников, поэтому она тут же ответила:

– Меня зовут Рита. Мне одиннадцать. И я с радостью с ним поиграю.

***

Джину и подумать не мог, насколько разговор, состоявшийся вечером между сестрами, окажется важным лично для него. Не знал он и также, что стал предметом ночных споров и даже слез двух любящих его женщин. И это дождливое утро было самым обыкновенным из череды таких же пасмурно-солнечных дней, что были до этого. Наскоро позавтракав, мальчик схватил рюкзачок брата и уже подставил лоб, когда мама вместо дежурного поцелуя крепко его обняла. Джину удивленно отстранился.

– Мама, что-то случилось?

– Ничего, мой хороший… Ничего не случилось. Просто моему сыну нелегко приходилось. А мама оказалась не очень-то хорошей поддержкой. Прости!

Джину ощутил, как где-то под сердцем заныло. Сколько он помнил себя, маме всегда была свойственна сдержанность. Но особо явственно это проявилось после смерти отца. Не отходя от нее весь тот непростой для них год, семилетний мальчик так ни разу и не заметил ни слез, ни иных внешних проявлений горя у женщины. И сейчас он чувствовал, что именно неожиданный тетин приезд открыл ту самую дверь в мамино сердце, к которой ему самому ключ никак подобрать не удавалось. Мальчик был рад и взволнован одновременно. Он так долго ждал этого момента, когда мама вот так по-настоящему обнимет его, а потом они будут долго говорить обо всем: о тете, о папе, о бабушке. Это многолетнее отсутствие искренности и тепла познакомило Джину с первой душевной болью, но одновременно в качестве противоядия дало интуитивное знание, что отстраненность не есть равнодушие, а часто лишь горькая пилюля от скорби.

– Сынок, маме пора на работу, а за ужином обсудим важный вопрос.

День для Джину прошел в привычных хлопотах, и лишь вечером, когда осколки прежней семьи собрались за столом, мальчик впервые за долгое время ощутил себя в уютном теплом кругу. Сестры никак не могли наговориться. Они плакали и смеялись, бережно прикасаясь к светлым воспоминаниям их общего детства. Затем поднялась болезненная для матери тема о жизни сестры в столь загадочном для сознания рядового корейца государстве, недавно утратившим свое гордое имя и большую часть территории. Мальчик знал, что мама хотя и запретила говорить о той, кто их покинула, но сама тайком наблюдала за событиями, происходящими там, ловя каждое слово из редких новостных репортажей. И сейчас эти копившиеся годами причитания прорывались наружу, даруя женщине долгожданное освобождение от бремени обиды на жизнь. Джину с трепетом наблюдал, как она все говорила, а тетя терпеливо слушала, отвечая на горькие сетовании лишь теплой материнской улыбкой. Уже после из ее короткого рассказа им удалось узнать, что живут они с супругом очень дружно, далеки от политики и обитают большей частью в небольшом дачном садоводстве. Муж работает тренером в недавно открытом коммерческом клубе, да и она сама от случая к случаю дает частные уроки корейского и японского языков.

Джину не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Так отрадно было вновь слышать теплый тетин голос с мягкими переливами и почти забытый смех матери. Женщина с интересом расспрашивала старшего племянника о его бывшей школе и друзьях, и даже шестилетнему братишке было позволено пойти спать попозже. Он без конца встревал в разговор взрослых, также желая поделиться своими детсадовскими буднями, переводя удивленно-восторженный взгляд с одной женщины на другую. Джину, на протяжении всего вечера купаясь в атмосфере сердечности, уже успел позабыть о намерении мамы обсудить нечто важное, когда за столом зашла речь о его перерыве в учебе. Тогда-то ему и был изложен неожиданный план тети, пожелавшей забрать старшего племянника погостить в Россию. Для него навсегда осталось тайной, как эта почти безумная идея смогла все же прорасти в сознании матери, да еще и подарить столь жизнестойкие всходы. Теперь дело было за ним. Именно мальчику, еще не пережившему траур по бабушке и лишенному мудрого руководства отца, предстояло сделать первый свой выбор: остаться ли с мамой или поддаться своей детской мечте познавать неизведанное.

***

Ступив на порог комнаты, в которую их привел дядя Леня, Рита едва смогла скрыть удивление. Внутреннее пространство этого выкрашенного в изумрудный цвет дома весьма отличалось от убранства знакомых ей дачных обиталищ. Комната была чисто прибрана, но мебели, за исключением самодельных полочек да маленького столика в углу, не было вовсе. На полу лежали толстый матрац и пара пуховых свернутых одеял. Но самого пристального внимания заслуживали стены, украшенные картинами и карандашными зарисовками, что большей частью представляли собой городские пейзажи. Рита невольно залюбовалась девушкой, стоящей в профиль у низкорослого домика; она, прислонившись к дереву во дворе, задумчиво провожала заходящее солнце, дарующее жалостливые лучи домишкам в низине. Гостья ощутила волнение и, с трудом оторвав взгляд от картины, переключила свое внимание на мальчика. Он смотрел на тот же рисунок. Почувствовав, что за ним наблюдают, Джину поймал ее взгляд, и девочка ощутила, как от головы к ногам прошла незнакомая горячая волна. Однако прежде чем она успела отдать себе в этом отчет, их взгляды разделил дядя Леня. В руках у него был поднос с пузатым красным чайничком и тарелкой печенья. Джину выдвинул маленький столик на середину и, сев на пол по-турецки, жестом пригласил Риту сделать то же самое. Дядя Леня последовал примеру подростков, и начался разговор. Уже через полчаса благодаря мужчине гостья более не ощущала ни малейшей неловкости. Он был не только отличным посредником, позволяя детям общаться друг с другом, но при этом успевал на обоих языках сыпать шутками и байками времен детства. У девочки скоро заболел от смеха живот, а Джину хотя и не смеялся вовсе, но широкая открытая улыбка смела серьезность и с его умного лица. Это избавило подростка от ореола таинственности и позволило Рите уже без прежнего смущения слушать его рассказы о школе и в ответ свободно говорить о себе. Она узнала о том, что они с Джину ровесники и мальчик планирует задержится у родственников до нового учебного года, что начинался в Южной Корее весной. Также они обнаружили немало общего в своих предпочтениях: интерес к приключенческим книгам, прогулкам и любовь сидеть у воды. Рита, затаив дыхание, слушала дядю Леню, который переводил ей рассказы о море, где мальчик проводил целые дни до переезда в столицу. Время в обществе ее новых знакомых летело столь незаметно, что девочка удивилась, внезапно обнаружив темноту за окном. Мама всегда волновалась, когда Рита возвращалась домой поздно, так что гостья с неохотой стала прощаться.