Элена Греко - «Шел Господь пытать…»

Конечно, она сама не знает о своем решении, в сознании никогда бы его не приняла. Представляю, как для нее выглядела бы попытка познакомить ее с неосознанно запущенной ей же самой программой:

– Привет, дорогая!

– Ой, у меня не убрано, заходи, сейчас, я быстро…

– Не напрягайся, пожалуйста! Я ненадолго. По делу.

– Хммм… Боюсь, что в моем нынешнем состоянии я не очень способна на деловой разговор. Чаю налить?

– Ага, спасибо! Так вот, о деле. Знаешь ли ты, что с этого момента пытаешься растить ребенка сама, играя в бога?

– Что за бред?!

– Да-да, взяла развитие под контроль!

– Какой контроль, Ники, ты в своем уме? Я вообще не понимаю, что происходит! Анализы в порядке, а ощущения ужасные! Встать иной раз не могу, двигаться тяжело, скорее бы уже разродиться…

– Потому и ощущения ужасные, что какая-то часть тебя пытается направлять, лепить и вообще… создавать. А это – непереносимый «фантазм всемогущества».

– Ой, Ника, знаешь, и без тебя тошно! Я думала, ты меня поддержать пришла, а ты – с нравоучениями, больно умная!

– Что ты, я ведь именно что… поддержать! Только именно тебя, а не эту запутавшуюся часть…

– Ниииик! Может, еще чайку? Ох, тяжко…

Нет, нет пророка в своем отечестве, когда пророк – пусть даже одно из воплощений мегауспешной сестрицы Нике – не к месту, не ко времени. И слать такого пророка бессмысленно. Поэтому диалог будет другим:

– Привет, дорогая!

– Ой, у меня не убрано, заходи, сейчас, я быстро…

– Подружка, пожалуйста, не суетись, занимайся своими делами спокойно, давай я сама нам с тобой чайку организую! Смотри, что я принесла!

– Тортик? Ниииик! Ну, что ты, в самом деле! Посмотри, я и так выгляжу, как слон! Двигаться уже тяжело!

– Бедняга ты! Держись! Тебе что-то надо? Может, за лекарством сбегать?

– Да нет, спасибо. Вроде, по анализам все в порядке, а чувствую себя препаршиво, не пойму, что происходит, врачи руками разводят.

– Представляю, как тебе тревожно… Да ты приляг, я немного посижу, потреплемся – и побегу, чтобы тебя не утомлять.

– Спасибо, Никуля, ох! Я тут вязать начала, не пойму, что тут у меня вот в этом ряду, взглянешь?

Обойдемся ангелом-хранителем, не поскачем через пять ступеней – или пролетов! – к пророкам.

Так что мама не знает о своем решении. Но оно уже есть.

А с чего она так решила – вмешаться в процесс развития?

Растревожилась потому что не на шутку. Очень уж ей стало страшно. Не так страшно, как бывает от неожиданного окрика или столкновения, а так страшно, как в космосе – а ведь космос маму тревожит и очень пугает, как эквивалент пустоты, потери почвы, отказа мозжечка от работы.

Так бывает! И у каждой мамы это происходит по-разному. Исчезает отец ребенка. Внезапно умирает близкий. Уходит муж. Врач дает прогноз, несовместимый с мировоззрением – или вообще происходит что-то, несовместимое с этим самым мировоззрением, и оттого остающееся непереваренным куском внутри. Почему эта несовместимость ощущается настолько опасной, вопрос другой, я не пойду в глубину ее жизни с развития до рождения, у меня время – мое. Я себе его обозначила, в нем и нахожусь. Причина моей расщепленной целостности – расщепившаяся целостность моей мамы, а может, и бабушки, а может, и дальше, раньше… но я остаюсь в своей истории.

Поехали!

…Я начинаюсь в материнском неведении, а с определенного момента продолжаюсь, рождаюсь и живу в родительской радости, боли, печали, стыде, надежде и тревоге. Спутанная, стреноженная и в то же время напитанная и вдохновленная силой этих чувств, я расту наполовину как неодушевленная марионетка, наполовину как огромная ослепительная искра. Драпировка моей сути – эдакое скучно-свинцовое рубище в многочисленных лучистых прорехах.

Смех, шалость, удовольствие и дозволительное мелкое хулиганство моей мамочки – основа моей лучистой энергии, наша индра и тантра, наше творчество и авторство. Унижение, обида, гнев и страх – клетка, выстроенная мной для безопасности и самое выживания: испытывать все это самой непереносимо, но мамочке больно, и я должна спасти и ее, оставшись верна и послушна предписаниям, и себя, охраняя свою природу. Клетка, клеточка моя, защита и утроба!

В непрожитом стыде нахожу я удовольствие, гнев изливаю в детстве на близких, страхом захлебываюсь во сне, а затем и в бодрствовании, в те периоды, когда иссякают силы контролировать, управлять, держать свои и чужие марионеточные нити. В такой непрестанной кропотливой работе, как попытки удержаться внутри клетки и не позволить никому ее разрушить, чтобы не предоставить своей уязвимости ни малейшего шанса нестись в пространстве с немыслимой планетарной скоростью, проходит моя внутренняя и календарная жизнь.

И постепенно я забываю о собственном бессмертии.

Я забываю о намерении ощущать.

Я слишком… разорвана.

Не справилась.

Однажды утром мне кажется, что у жизни слишком дорогая цена: до этого момента меня «спасали» покорность и наивность, а на пути как-то растерялись всякие ценные штуки, от веры до чести. Сформулировать это у меня не получается, и я решаю прекратить трепыхаться.

Ведь он сжег мой храм.

Артемида теперь бездомна.

Фотографию с детской экскурсии, где Герострат сидит на перилах крыльца маленькой деревянной церквушки, найдут потом у меня под подушкой. Я так и не вспомню, откуда она взялась.

Я выбираю смерть, пребывая в неосознанной уверенности, что дальше будет легче. Выбираю, скорее, даже не смерть, а попытку перехода. Паузу. Вспоминается безотчетное счастье от свершенного выбора!.. А на самом деле выбираю, оказывается, врачей скорой помощи, запугивание «психушкой» и принудительно расстегнутый на груди халатик: «Ты слышала, что я сказал? Руки убери, надо сердце послушать. В следующий раз так просто не отделаешься. Благодари родителей, что очень попросили не заявлять, куда следует».

Страх.

Страх выбрать неправильно, потому что «так просто не отделаешься».

Стыд.

Стыд обнажения для вынужденных манипуляций.

Злость… а, вот кто умер: это умерла моя злость. Сердиться я больше не умею: сердце… послушали. Буду отныне много лет пребывать в фоновом раздражении: душевном, мозговом, телесном. Кожа зудит, мысли свербят, сердце… молчит.

Его «послушали».

Больше попыток «сдаться» я не предпринимаю: опасненько показалось.

Когда на плаву держит страх сойти с ума, это никак ресурсом не назовешь. В восемнадцать лет основной ресурс – любовь. Любооооовь… бесконечная и всеобъемлющая. Она и теплилась слабо внутри в тот момент, когда я пыталась мямлить непослушным языком в трубку слова прощания, и после спасения моего фениксом быстрехонько из пепла возродилась. Пришлось, правда, перед возрождением сиим еще разок попокорничать однажды в темном московском дворике – ну, да дело былое, и, может, показалось… приснилось под остатками таблеточек.