Наталья Касаткина - Мы останемся

Полонская невозмутимо смотрит на экран своего компьютера и просит записаться на повторное УЗИ через пару недель. Беременности на мониторе не видно, но повода сомневаться у нее, тоже нет. Во время следующего визита, датчик улавливает во мне новую жизнь. Радостная новость не снимает мою тревожность, напротив, она усиливает ее в разы. Я знаю, стартуют многие, до финиша доходят не все. Меня не отпускает мысль, что братьев у меня могло быть двое.

***

Я стараюсь не думать о плохом, сбалансировано питаюсь, провожу много времени на свежем воздухе, читаю литературу для будущих мам. Беззаботной беременяшкой мне не позволяет быть только постоянная ноющая боль в пояснице. Она пугает меня, я открываю Google…

Google – хранилище неврозов и панических атак, святая святых ипохондриков и благодатная почва для взращивания любых фобий. Отключив инстинкт самосохранения, я добровольно ныряю в тонны информационного мусора, смысл у которого всего один – всем хана.

К невозмутимой Юлии Анатольевне запись на месяц вперед, я в панике набираю номер первой попавшейся клиники, способной принять меня сегодня же.

Неприветливый персонал не смущает меня, я давно привыкла к брезгливым взглядам в свою сторону. Чувство собственного достоинства вернется ко мне еще не скоро. Уставшая девушка-узист наспех проводит исследование и заключает: угроза прерывания беременности.

– А что не так? – решусь спросить я в самом конце.

– Ну, вот, смотрите. Ребенок должен быть кружочком, а у Вас вон – сосисочка.

О том, что быть «сосисочкой» на данном сроке беременности для ребенка нормально, не знает ни Google, ни врачи этой сомнительной клиники. Зато знает Юлия Анатольевна – я связываюсь с ней по электронной почте. Она дает четкие сухие рекомендации и просит прийти на прием через 2 недели. Ее уверенность, что через 14 дней, я все еще буду вынашивать своего малыша, успокаивает, я засыпаю.

Утром апатия сменяется тошнотой. Меня бесконечно мутит, но это вселяет надежду. Токсикоз в первом триместре – норма, а значит, все идет по плану.

Октябрь 2015

Угроза прерывания беременности позади, я гордо шагаю в местную женскую консультацию, чтобы встать на учет. Юлия Анатольевна заводит меня в кабинет, на двери которого я успеваю прочитать табличку Лебедева Е. Н.

Мою беременность будет вести эта немолодая и, откровенно, неприятная женщина. Нехотя она берет из моих рук документы и просит присесть на стул. В кабинете воцаряется тишина. Я стараюсь не дышать, чтобы не мешать врачу изучать мой анамнез и недовольно вздыхать.

– Ну, как себя чувствуешь то?! – громкий голос заставляет меня вздрогнуть.

Мое понимание, что я, вообще-то, человек взрослый, и разговаривать в подобном тоне со мной нельзя, куда-то исчезает. Я превращаюсь в маленькую и, почему-то, виноватую девочку.

– Нормально, – отвечаю я еле слышно, – только горло все время болит.

– Плохо! – отрезает Лебедева.

Единственным словом она припечатывает меня к стулу, как бабочку насаживают на булавку. Выходя из кабинета, я уже не сомневаюсь, мои дела – дрянь!

***

Токсикоз усиливается с каждым днем, сбалансировать свой рацион становится все сложнее. Я уже готова не есть вовсе, чтобы меня перестало тошнить. Проблемы с питанием отодвигает на задний план вернувшаяся боль в пояснице. Только теперь она не ноющая, а резкая и точечная, с каждым днем опускающаяся все ближе к копчику. Если жизнь меня чему-то и научила, то способности не наступать на одни и те же грабли дважды, явно, в этом списке нет. Я снова записываюсь в первый попавшийся медицинский центр. На этот раз меня подкупает название – «Клиника семейного врача» – такое уютное место, в котором меня с моим пузожителем готовы принять уже сегодня же. Продано!

С немалым трудом натянув бахилы, плетусь на второй этаж. Очереди нет, я робко заглядываю в кабинет. В этот момент у меня леденеют руки, я чувствую опасность и от того, наверное, громко заявляю: «Я беременна». Удивительным образом эта короткая фраза, произнесенная с вызовом, заставляет меня улыбнуться. Врач моего оптимизма не разделяет. Визуальный осмотр ничего не дает, кисты не прощупываются – ушиб. Лечения нет, надо ждать. Я облегченно вздыхаю и направляюсь к двери, как вдруг доктор все-таки решается задать вопрос: «А Вам ребенок-то вообще нужен? Может рентген?» Медицинский работник предлагает мне сделку: точный диагноз и пачка обезболивающих в обмен на человеческую жизнь. Я отказываюсь, торг здесь не уместен.

Боль от «ушиба» проходит, я начинаю радоваться жизни, но через пару недель история повторяется. На этот раз, я сама отчетливо ощущаю небольшую шишечку чуть ниже поясницы.

Платным клиникам я больше не верю, все мои надежды на старого доброго хирурга из поликлиники по месту жительства. К черту стерильные коридоры, халявные конфетки на стойке администратора и прочая шелуха, просидев в очереди чуть меньше часа, я захожу в кабинет.

Местный персонал настроен более гуманно. Убить моего ребенка мне больше не предлагают и даже сочувствуют, что нет возможности снять воспаление с помощью антибиотиков, однако, помочь по-прежнему ничем не могут. От хирурга я узнаю, что стала несчастливым обладателем эпителиального копчикового хода или попросту «хвоста», что явление это врожденное и, отнюдь, не редкое. Только воспалился он не вовремя: резать пока рано, надо ждать развития абсцесса. Вот покраснеет шишечка, вскроют, а пока врач советует обрабатывать уплотнение зеленкой, и надеяться на силы местного иммунитета.

Я послушно киваю и отправляюсь в ближайшую аптеку, чтобы мазать свою шишечку бриллиантовым зеленым и ждать, пока она не станет пурпурно-красной.

«Господи, какой абсурд!»– я буду повторять себе эту фразу еще долгие годы. И для меня навсегда останется загадкой, куда делся тогда мой мозг и разум всех, кто был со мной рядом.

Через пару дней боль становится невыносимой, но покраснения не наблюдается и мне, как самой послушной девочке на свете, не стоит беспокоить врача без видимых на то причин. Болевой синдром дурно влияет на мой рассудок, я решаюсь вернуться из Дзержинска домой в Нижний Новгород.

Муж запихивает меня в машину, но ехать сидя возможности уже нет. Распластавшись на заднем сиденье, я вспоминаю всех святых на каждой выбоине. Где-то на середине пути я начинаю рыдать. Болевой порог преодолен и оставлен далеко позади, терпеть больше просто нет сил. Мое нытье отвлекает мужа от управления автотранспортным средством, устав слушать невнятные стенания, он обреченно включает Русское радио. Я начинаю подпевать Газманову, чтобы придать моим воплям хоть какой-то смысл.

Хочется верить, что это было самое проникновенное исполнение песни «Кони» за всю историю ее существования. Обливаясь слезами, я пою про туман вместе с дымом последнего боя и отпечатанную на лице, как на иконе душу.