Евгений Черносвитов - Озорные записки из мертвого века. Книга 1

Сколько прошло времени и что удалось Виктору, прежде, чем я понял, что наше суденышко неуправляемо! Моторы еще работали, но, то и дело он крутились, как пропеллера глиссера (нет лучшего сравнения) в воздухе. Нас спасал киль, иначе мы давно бы кувыркались по горизонтальной оси. Вернее, кувыркалась бы лодка, а нас, людей, разбросало бы на все четыре стороны!

В такой ситуации, когда невозможно ориентироваться в окружающем, перестаешь ориентироваться и во времени. А в пространстве мы не ориентировались настолько, что не знали не только, где перед, где зад, но и где – справа, где слева, где верх и где низ! Виктор что-то кричал нам, не оборачиваясь, но грохот был такой, что слышно ничего не было. Да и видеть его я мог только очень короткими периодами, когда он, словно выныривал из-под воды. В лодке воды не было, ибо качка была такая, что, наполнившись мгновенье с верхом водой (сохранялась плавучесть вместе с нами, пассажирами), в другое мгновение вся вода просто «выплескивалась».

Да, а пассажиры, я оглянулся и убедился, что все на борту: старичок залез под скамейку, обложившись пустыми баками. То ли сам догадался и успел так сделать, то ли стихия так распорядилась, но баки были крепко закреплены к скамейке, благодаря перекрутке с ней длинного троса, соединяющего баки. Таким образом о нем волноваться было нечего, за борт его не выбросит, и утонет он только вместе с лодкой. А вот «медянка», как и я, как села, так и с места не сходила, изменила, правда позу – кистями держалась за лавку, посреди которой сидела одна (в лодке были три скамейки для пассажиров: я сидел на первой, «медянка» – на второй, старик под третьей. Виктор, естественно, держался своего места на корме. Мы, трое «активно-спасающихся», держались не только руками, но и ногами. У Виктора было для этого специальное приспособление, а мы с девушкой ногами сжимали снизу скамейки. Девушка потеряла свое очарование. Действительно, мокрая, озябшая – на ней было только ситцевое платьишко – она была похожа на мокрую кошку. Но, судя по прямой осанке и весьма эротичному виду – мокрое платьице обтягивала плотно все ее богатые плотские прелести, которые можно было видеть в «просветах» убивающих нас волн и кувыркающейся лодки!

Мы давно уже были в огромном «водовороте» штормовых волн, смешавших небо и землю. Тогда у меня возникла мысль, что мы как маяк в шторм кувыркаемся на месте. Только в отличие от маяка, надежно прикрепленному к одному месту файлом, с бетонной балкой вместо якоря, мы ни к чему прикреплены не были. Виктор весьма хорошо подготовил лодку к штормам и килем, и баками, кроме тех, которые для пассажиров, приваренными по бокам лодки высоко от ровной воды. Штормовые волны нам были не катастрофически страшны, но, вот столкновение лоб в лоб с волной цунами, этой «бетонной» плитой воды или наезд волны цунами на наше суденышко – однозначно конец!

Я успокаивал себя, что обычно, как мне было известно, давно интересующемуся цунами, второго «ряда» волнореза не бывает. А первый промчался стороной, валя, как огромная бензопила, притопленные вековые ели, кедры, сосны, – все, что было на его пути. Я мысленно прочертил направление движения волнореза цунами, и у меня получилось, что он на одной прямой со знаменитым прииском «Многовершинка», где золото добывают взрывами динамитных шашек, закладываемых в «ствол», просверленный в монолитной породе. Так, если под слоями земли, под корнями деревьев приамурской и приокеанской тайги сплошной пласт камня, то совсем просто понять происхождение цунами! А, если я ошибся, связав волнорез цунами со взрывами на прииске Многовершинки (о нем будут отдельные записки), то в радиусе 200—300 км. Есть и еще несколько золотых приисков, где также взрывают золотоносную породу, а потом промывают драгами. Будет случай – и об этом расскажу. Везде я был исключительно как судебно-медицинский эксперт, а то и – следователь прокуратуры. Вскрывал трупы и «отбирал» показания…

Размышления мои отражали мою активную жизненную позицию. Как в анекдоте про Ивана Павлова, нашего великого физиолога. Он, умирая, окрутил себя проводами сдатчиками и окружил сотрудниками, чтобы они фиксировали и анализировали умирание в ясном сознании старика. Умер Павлов на 88 году. Можно сказать, «от старости». Так вот, правда нет – не знаю, но встречал в разных источниках. Звонит ему в этот момент Сталин, чтобы справиться, как здоровье великого академика СССР. Сотрудник, было протянул телефонную трубку Павлову, прошептав – « Вождь просит …» На что Павлов ответил: « Передайте вождю что Павлову некогда с ним говорить, Павлов умирает!» Я это к тому, что тонуть мне тоже было некогда. Я решал более важную задачу – происхождение цунами на озерах Орель-Чля!..

…И все же ходы моих мыслей о происхождении цунами на приамурских озерах были прерваны… настоящим ужасом, какой охватил меня, когда я понял, нет не услышал, это было невозможно такая какофония стихий – воды, ветра, вселенского шума, стояла над нами и в нас, понял, что моторы заглохли! Вот теперь мы точно поплавок – ничуть не лучше омулевой бочки, в которой бродяга Байкал «переехал»: Помните? « Славное море, священный Байкал, Славный корабль, омулевая бочка, Эй, баргузин, пошевеливай вал, – Молодцу плыть недалечко» Точнее, я здесь смешал две песни. К нам больше относилась песня на слова Дмитрия Давыдова, кто знает…

…Наверняка в панике, я соскочил со своего «насиженного места и рванул, цепляясь за сиденья (кстати, случайно схватил за кисть «мокрой кошки», что меня отнюдь не впечатлило). А вот для нее, как я потом узнал, это был знак, что я ее не брошу и что если погибнем, то вместе: я при спасении утопающей! Эта была чистейшая неправда, когда я ей это сказал, она слегка была огорчена, ибо была почти уверена, что произвела на меня романтическое впечатление, что (мистически!) помогло нам выжить. Я уже добирался до Виктора, когда мой ужас и моя паника – слились, если такое возможно в одном человеке – я увидел лицо Виктора в полной растерянности и отчаянии. В таком состоянии, как правило, человек совершает нелепые, чреваты трагическим исходом, действия! Это было и с Виктором: он «ловко» снял крышку одно вихря и принялся было за другую, когда я успел одной рукой остановить его руку, тянущуюся к крышке второго «вихря», а другой дать ему со всей силы, которую позволили мне обстоятельства – лодки-поплавка! Я кричал ему, что он и самоубийца, и убийца.. Он, естественно (sic!) ничего не слышал, но по моему лицу, я был рядом, понял, мои чувства и… пришел в себя. По его губам я прочитал, что он спрашивает меня, что делать? То есть, что он полностью в себя не пришел. Я выхватил у него крышку и начал закрывать ей залитый водой мотор. Обращаться с лодочными моторами я не умел. Но, тут как-то получилось. Дальше, как умный робот, я схватил болтающийся тросик, запускающий «вихри» и с силой, дернул его… Вот тут произошло одно из чудес моей жизни. Умом такое не понять (как Россию, видимо). Короче: вихри с полуоборота запустились, и лодка рванула, Виктор мгновенно пришел в себя и схватил за руль. Мы пошли в прямом смысле этого слова – в гору набегающей на нас очередной волны. Я сел рядом с Виктором, инстинктивно боясь, что если пойду к себе, то моторы заглохнут! Глупо, конечно. Мое присутствие на «вихри» теперь никак не влияло. Но Виктор, видимо, думал иначе. Решил, что я в таких делах, как запускать залитые водой моторы – ас! И, вообще, ас. Он почти прижал рот к моему уху и спросил, что дальше делать? Я сначала подумал, что он о моторах, а он, повысил меня в должности до капитана на его «корабле». Я посмотрел в сторону, как мне думалось, противоположную, той, где прошел волнорез цунами, и увидел… тайгу! Нас почти прибило к берегу. Да еще к какому – незатопленному! Мы все увидели землю и вдруг гул, шум, треск – исчезли. Наступила не первоначальная тишина, как мы отчалили, но все же мы могли слышать друг друга. «Однако, берег …» Это подытожил нанаец, успевший как-то быстро распоясаться и вылезть из под своей скамейки. И это было еще не все. «Мокрая кошка» обняла меня за талию и прижалась ко мне. Я понял, что не только Виктор произвел меня в капитаны, но и мои попутчики. И я принял свою роль, скомандовав Виктору, чтобы направил лодку к берегу, а дальше, шел вдоль берега. Я говорил уверенно, не совсем не был уверен, что вот там, за поворотом, вновь не начнется ад кромешный! Тихой сапой мы пошли вдоль берега, очень осторожно, готовые ко всему и плохому, и хорошему.