Роберт Диленшнайдер - Как мы принимаем решения

В конце концов, все более хрупкая картина была отправлена в Нью-Йоркский музей современного искусства. Она оставалась там на постоянной экспозиции, пока не была передана Испании 10 сентября 1981 года, в столетнюю годовщину рождения её создателя. (Франко умер в 1975 году, но различные споры задерживали окончательную передачу картины Испании.) До открытия Музея Гуггенхайма в Бильбао в 1997 году «Гернику» по очевидным причинам планировалось установить именно в этом музее, но задумка так и не была реализована. Шедевр сейчас находится в Музее Королевы Софии в Мадриде, защищённый стеклом и охранниками.

Несмотря на конкретное географическое название картины и исторический источник вдохновения, «Герника» универсальна. В этом и состоит её меняющая мир сила. Как написано на официальном сайте Музея Королевы Софии:

Ни предварительные наброски, ни завершённая картина не содержат ни единого намека на конкретное событие, представляя вместо этого общий призыв против варварства и ужаса войны. Огромная картина задумана как гигантский плакат, свидетельство ужаса, вызванного Испанской гражданской войной, и предупреждение о том, что принесет Вторая мировая война. Приглушённые цвета, интенсивность всех и каждого из мотивов и способ их изображения – всё это имеет важное значение для исключительной трагедии сцены, которая станет символом всех опустошительных трагедий современного общества.

Вам, вероятно, известно, что начиная с 1985 года (проведя несколько лет на реставрации) гобеленовая версия «Герники» висела в офисе Организации Объединённых Наций. Подарок от поместья Нельсона Рокфеллера расположен в коридоре у входа в зал заседаний Совета Безопасности, где телевизионные съемочные группы часто собираются для проведения пресс-конференций. Возможно, вы помните, что, когда государственный секретарь Колин Пауэлл прибыл в Совет Безопасности 5 февраля 2003 года, чтобы обсудить вторжение в Ирак, представители ООН временно закрыли гобелен голубым занавесом и флагами стран – либо чтобы обеспечить лучший фон для камер, либо, как многие решили, чтобы предотвратить гротескное ратование за новую войну на фоне «Герники».

Чему можно поучиться у Пикассо и какие уроки извлечь из того, как он прожил свою жизнь?

1. Избегайте увиливания. Будьте твёрдыми и сосредоточенными.

2. Всегда думайте о других и о том, как вы на них повлияете.

3. По возможности принимайте своё решение для достижения более широкой цели.

4. При каждой возможности используйте символы, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

5. Применяйте свой талант с умом там, где вы можете что-то изменить.

6. Привносите максимум креативности в то, что вы делаете.

Это предложение взято примерно из середины душераздира-ющего романа Эли Визеля « Ночь» , о времени, которое он, еврейский мальчик-подросток, провел в польских и немецких лагерях смерти в течение Второй мировой войны. В этом месте его классических мемуаров Эли уже знает, что его мать и маленькая сестра погибли от отравляющего газа. Он знает, потому что видел, как их уводили, и предполагает, что две его старшие сестры находятся где-то в заключении, а они с отцом страдали в Освенциме, а затем в Буна Верке. Но они хотя бы вместе. Это единственное, на что рассчитывает Эли, на чём он может сосредоточиться.

Пожалуйста, запомните предложение о выборе, которое Эли напишет в будущем, в воспоминаниях, смешанных с сарказмом, или неприятием, или недоумением, или иронией. Трагедия, несомненно. Потому что задолго до того, как нацисты пришли в 1944 году, чтобы уничтожить гетто Сигет (в Румынии), где жил Эли со своей семьёй, было уже слишком поздно решать – у них не было выбора.

Примерно спустя три четверти книги « Ночь» – если вы сможете осилить такую большую часть этого очень печального документа – появляется мучительный эпизод. Есть и много других… Этот описывает, как Эли госпитализировали в лагере Буна после операции без анестезии на серьёзно инфицированной ноге. Он едва может ходить. Отец рядом с ним.

Ходят слухи, что Буну будут эвакуировать, ликвидировать – возможно, русские прорвались через восточный фронт – и все узники будут перемещены «в глубь Германии, в другие лагеря; их предостаточно». Как коменданты, так и заключённые, казалось, сходили с ума. Было известно, что нацисты часто взрывали лагеря, даже если узники всё ещё оставались в них. Фашисты также были склонны отдавать приказы о том, что «все инвалиды будут немедленно убиты», потому что целесообразно «прикончить больных». Но этого могло и не произойти; одним из многих инструментов, которым орудовали коменданты, чтобы держать заключённых в постоянном напряжении, была абсолютная непредсказуемость.

Эли пишет: «Я не хотел разлучаться с отцом. Мы уже вместе пережили и вынесли так много; сейчас не время разлучаться». Он трижды спросил отца, что они будут делать, но отец продолжал молчать. Напряжение нарастало.

Описывая это годы спустя, Эли вспоминает: «Выбор был в наших руках. Впервые мы могли сами решить свою судьбу… Или же последовать за остальными». Наконец, Эли принял решение за них обоих «эвакуироваться вместе с остальными». Его отец отвечает: «Давай надеяться, что мы не пожалеем об этом, Элизер».

Приняли ли в этот краткий миг мальчик-подросток и его отец «верное» решение?

От слов Эли у меня перехватывает дыхание:

После войны я узнал о судьбе тех, кто остался в госпитале. Через два дня после эвакуации их просто освободили русские.

Эли и его отец вместе со многими другими отправились форсированным маршем в «глубину Германии», в Бухенвальд. Вскоре после этого отец Эли умер, перед смертью умоляя своего сына о глотке воды, которого так и не получил, а Эли – что ж, вот снова его слова:

Мне нечего сказать о своей жизни в тот период. Она больше не имела значения. После смерти отца ничто больше не могло меня тронуть.

Вы читаете книгу об изменивших мир решениях и людях, которые их приняли. Изменил ли этот единственный концентрационный лагерь мир? Определённо, изменил для Эли Визеля и его отца – он изменил знакомый им маленький мир. Вместе с тем другие решения – те, которые они приняли, и те, которые им были навязаны, – уже изменили мир для семьи Визель и их соседей в гетто Сигета. Но были ли это настоящие решения со свободой выбора?

Визель сталкивается с концепцией свободы, когда реагирует – или, если быть точнее, не реагирует – на смерть отца:

Я не плакал, и мне было больно от того, что я не мог плакать. Но у меня больше не осталось слёз. И в глубине моего естества, в закоулках слабеющего сознания я мог бы искать и, возможно, наконец найти что-то похожее на свободный выбор.