Аманда Палмер - Хватит ныть. Начни просить

Я решила – в отличие от других групп, которые объединялись с Американской ассоциацией звукозаписывающих компаний (которая закрывала файлообменную сеть Napster и арестовывала подростков за пиратское скачивание музыки) – что сделаю все настолько свободным, насколько смогу: я хотела поддерживать обмен, скачивание и систему торрентов. Но я оставила свою шляпу, я просила, и я работала в благодарность тем людям, которые сделали шаг навстречу, чтобы помочь. Я хотела, чтобы все было, как на улице.

Я не хотела принуждать людей помогать мне. Я хотела позволить им делать это добровольно.

Некоторые спрашивают: «Что плохого может сделать просьба?»

Но просьба о помощи может ранить.

Когда я только начинала работу над книгой, я была на гастролях и остановилась на одну ночь у Дункана, моего

дальнего родственника из Европы, пока все остальные ночевали в автобусе. Мы наслаждались поздним завтраком на залитом солнцем заднем крыльце, и он спросил, что я строчила в своем ежедневнике. Я сказала ему, что думаю над разницей между глаголами «просить» и «выпрашивать».

– Просить… – сказал Дункан. – Просить. Хм. Интересно. Я являюсь тем человеком, который не любит просить. Смешно, что чем меньше тебе нравится просить, тем в более затруднительном положении ты оказываешься, когда тебе приходится это делать.

– Что ты имеешь в виду?

– Я расскажу тебе историю. Моя мать и тетя дико враждовали, – начал он, наливая молоко в свою вторую чашку кофе. – Когда умерла моя бабушка, она оставила античные четки моей маме, которая считала, что заслужила их, так как она приняла католичество, когда вышла замуж. А моя тетя торговала антиквариатом и естественно проявила интерес к ним, так как бабушка обещала их ей и бла-бла-бла… ну, ты поняла. Гнев с обеих сторон. Они не разговаривали три года. Можешь себе представить? И когда моя мама боролась с раком, мне было больно смотреть, как они не общались еще один год. Мама слабела, и я нашел в себе смелость позвонить тете и сказать: «Послушай. Я никогда ни о чем тебя не просил, но сейчас не могу иначе. Позвони моей маме. Пожалуйста, просто возьми трубку и уладь конфликт, попроси прощения, даже если это не искренне. Она умирает, а ваша ссора только ускоряет процесс. Ты даже можешь сделать это не ради нее. Я прошу сделать это для меня». И знаешь, что она ответила?

Я покачала головой.

– Она сказала: «Нет».

Я вздохнула.

– Мне было так трудно просить, – сказал Дункан. – Я никогда никого ни о чем не просил. И вот наконец сделал это .

Он помолчал секунду.

– Этот ответ, Аманда … он уничтожил меня.

В то время, когда я была свободна от оков компании, я все еще скептически относилась к Twitter, я думала, что это те социальные сети, в которых люди делятся тем, что они съели на завтрак.

Несколько месяцев спустя я была в Остине на музыкальной конференции SXSW, Нил и Зои Китинг, наша гастрольная виолончелистка, потащили меня к компьютеру, чтобы дать мне короткий урок и показать небольшое окно, где можно поместить сто сорок символов текста.

Я завела аккаунт и рассказала об этом фанатам. Я выложила несколько фотографий. А потом я зашла и вовсе в экспериментальные воды и объявила, что устраиваю бой подушками.

«Все, кто в Остине!?! Сегодня в 15.30!!! Бой подушками. На углу Ред-Ривер и Шестой. Расскажите друзьям. Не забудьте подушку!»

У меня было всего несколько тысяч подписчиков, но я предположила, что на конференции примерно несколько десятков из них. Я не стала их ни о чем предупреждать и понятия не имела, чего ожидать. Десять человек? Двадцать?

В 15.30 я пришла на место встречи с подушкой и увидела толпу примерно из сотни людей – у всех была подушка в руках – они бродили по улице. Как только они меня увидели, без единого слова начался бой. (Никто не пострадал.)

– Это был потрясающий бой подушками, – рассказала я Нилу, показывая фотографии позднее той же ночью. – Интересно, им понравилось так же, как и мне?

– Ты проверяла Twitter? – спросил Нил.

– В смысле «проверяла Twitter»?

Нил начал смеяться. Я не понимала, что благодаря Twitter можно было видеть, как говорят о тебе или с тобой. Мне казалось, что это лишь одностороннее общение. Я трубила обо всем в Twitter на протяжении трех недель и не знала, что тысячи человек мне отвечали.

– Перестань смеяться и покажи, как это делать, – сказала я.

Нил познакомил меня с функцией «упоминания» и мой телефон наполнился сотнями комментариев, фотографиями, короткими видео с боя, благодарностями и вообще повышенным вниманием к событию, которое произошло. После этого у меня не оставалось сомнений. С тех пор я не покидала Twitter.

Очень сложно объяснять, как я пользуюсь Twitter людям, которые никогда им не пользовались. Это размытая лента Мебиуса, лента любви, помощи, информации и социально-творческо-жизненного обмена.

Только сейчас я осознала, что мое первое официальное выступление благодаря Twitter – эпичный бой подушками на углу Ред-Ривер и Шестой – прошло без музыкального сопровождения. Я просто написала приглашение, подралась подушками с фанатами, обняла их и ушла. Но я даже не побеспокоилась сыграть что-нибудь, и никто, вроде, не возражал. Они просто были дико рады поучаствовать в чем-то неожиданном и непредсказуемом. Да и как я бы смогла спонтанно сыграть им что-нибудь на улице. Я же играю на пианино.

Я начала играть на пианино, когда мне было три, – потому что оно было в доме, – и с тех пор я была моногамным инструменталистом. Периодические мечты об игре на скрипке, гитаре и контрабасе так и остались неосуществленными.

Примерно в то же время, когда я узнала о прелестях Twitter, я купила красную деревянную укулеле за двадцать долларов с пластиковым грифом – это самый маленький, милый и простой инструмент на земле – в качестве шутки на бенефис своего друга в маленьком ночном клубе. За один вечер я научилась играть песню Creep группы Radiohead, аккорды я нашла в Интернете. Вместо того, чтобы сыграть на сцене, я запрыгнула на барную стойку, потом спрыгнула, передвигаясь сквозь толпу, играя на моей укулеле – если честно, – очень плохо. Я подумала, что этот союз так и закончится, но я была удивлена мощью этой маленькой мини-гитары.

Играть песни в ту ночь было в новинку, но тем летом я носила укулеле с собой ради удовольствия. Синди Лопер – мой герой с детства (восьмилетняя я была просто не в себе) – пригласила The Dresden Dolls открывать ее летний тур True Colors, доходы от которого шли в фонд Мэттью Шепарда [25]. Почти каждую ночь во время тура я проводила эксперимент и играла Creep группы Radiohead, единственную песню, которую я могла сыграть, на парковке или в коридоре помещения, где проходил концерт, со шляпой у моих ног. Мне нравилось удивлять людей, они смеялись, аплодировали и кидали деньги в шляпу. Все собранные деньги тоже пошли в фонд, и вновь присутствовало это чувство: