Аманда Палмер - Хватит ныть. Начни просить

– Тебя я тоже люблю по-настоящему, – сказала я. – Правда. Ты же знаешь это, да?

– Да. Думаю, знаю.

– Забавно, – сказала я. – Энтони меня этому научил.

– Что забавно? Чему научил?

– Всему, что касается любви. Тебя. Принятия твоей помощи, благодаря чему мы сейчас здесь. Всему.

Нил посмотрел на спящего, храпящего Энтони. Потом посмотрел обратно на меня. А потом он улыбнулся.

– Он научил тебя любить. Ты научила меня любить и быть любимым. Кажется, это круг, не так ли?

Я дотянулась до руки Нила и сжала ее.

– Мы хорошие ученики, дорогой, – сказала я ему. – Мы молодцы.

«Тогда ты Настоящая?» – спросил Кролик. А потом он пожалел, что сказал это, так как считал, что Кожаная Лошадь очень чувствительна. Но Кожаная Лошадь лишь улыбнулась.

«Дядя Мальчика сделал меня Настоящей», – сказала она. – «Это было много лет назад, но как только ты становишься Настоящим, ты уже не можешь стать вновь ненастоящим. Это навсегда».

Кролик вздохнул. Он подумал, что пройдет много времени, прежде чем волшебство под названием Настоящий случится с ним. Он очень хотел стать Настоящим, чтобы узнать, каково это. Однако мысль о потрепанности и потере глаза и усов печалила его. Он мечтал им стать без всех этих неудобных изменений.

« Плюшевый Кролик», Марджери Уильямс (снова)

Я позвонила Энтони. Я находилась на чьем-то заднем дворе в Канаде, я на несколько дней уехала из дома, чтобы провести несколько вечеринок. Он уставал все больше и больше. Химиотерапия выматывала его. И он не всегда отвечал на мои сообщения. Иногда я не могла дозвониться до него несколько дней. Я волновалась.

– Помнишь о поедателе грехов? – спросил он.

– Ага.

– С раком та же самая история. Я расту изнутри. Становится больше места. Все наваливается на меня. Единственный выход – это стать ситом, – сказал он.

– Сито? Кухонное сито? Как дуршлаг для спагетти?

– Да, клоун. Мне нужно сделать то же самое с раком. Больше места, больше пространства. Это все одно и то же.

– Я не понимаю тебя.

– Все говорят о «борьбе» с раком, – сказал он. – Все говорят, что я должен бороться за свою жизнь, бороться с болезнью, как их дядя одержал победу в битве с раком и как их сестра победила рак и бла-бла-бла-бла.

– Хорошо… и?

– Я не борюсь, – сказал он. – Он уже внутри меня… и я не собираюсь бороться. Я буду хорошим хозяином, я позволю ему пройти через меня … без сопротивлений. Сито. Пусть он пройдет через меня.

– Понимаю. Но это всего лишь метафора. Будь осторожен, когда говоришь это. ты можешь разозлить людей. Многие люди так гордятся своей борьбой с раком. Это просто их ход мыслей.

– Борьба не работает, красавица, – сказал он. – Это похоже на ненависть в Интернете, с которой ты сталкиваешься. Впусти их, люби их и отпусти. Без борьбы. Как я и сказал. Сито. Подружись с каждым драконом. Понимаешь.

– Ага. Понимаю.

– Тогда я пойду. Не могу больше разговаривать. Слишком устал. Перенесу свое тело в сонное царство. Скажи волшебные слова, девочка моя.

– Я люблю тебя.

Время шло, и самым тяжелым был груз ожидания, какие пятьдесят процентов возьмут верх. Мы цеплялись к каждому слову из уст врачей, чтобы понять, сможет ли Энтони избежать смертного приговора. Я не хотела планировать то, что потом бы не смогла отменить, поэтому я совершенно перестала думать о будущем. В Бостоне стояла зима, холод и отсутствие расписания, казалось, отнимали жизненные силы у всего вокруг. Я пыталась писать музыку, но у меня не выходило. Я чувствовала пустоту, лень, у меня не было вдохновения.

Меня пригласили выступить на TED, эта возможность позволила мне отвлечься и посходить с ума на другую тему.

В моем сердце еще оставалась рана от всей шумихи о краудфандинговых музыкантах. Сама дискуссия почти исчерпала себя, но вот раны залечивались не так быстро, время от времени я натыкалась в Интернете на списки, в которых я была одной из десяти худших людей всех времен. Я нашла утешение в подготовке к выступлению на TED, сидя в кабинете Энтони, я читала ему свои наброски речи и наматывала круги по подвалу нашего съемного дома, размахивая руками перед воображаемой аудиторией, которая состояла из грязных банок из-под краски и коробок с книгами.

Несколько месяцев спустя туман начал рассеиваться, очень медленно.

Нам сказали, что химиотерапия работала.

Мой друг еще не умер. Он мог поправиться.

Я выступила на TED, людям понравилось. Моя жизнь налаживалась, казалось, что людям в Интернете надоело меня ненавидеть, и теперь они негодовали по поводу того, что Майли Сайрус начала тверкать.

После того как мы провели неделю на конференции TED, мы с Нилом вернулись домой к Энтони, и впервые за много месяцев я почувствовала себя хорошо.

Это продлилось недолго.

Я сидела в кафе Porter Square Books в Кембридже, не спеша отвечая на электронные письма за чашечкой кофе и вьетнамскими булочками, когда несколько человек вдруг написали мне о взрыве на финишной линии Бостонского марафона, который проходил в восьми кварталах от the Cloud Club.

«Все плохо – это реально произошло – взорвалась бомба. Здесь на марафоне».

Через несколько минут стало ясно, насколько все было плохо. Приходило больше сообщений. Люди лишились конечностей.

Я поехала домой, села за компьютер и не могла встать со стула. Я не отрывалась от новостной ленты и делилась важной информацией из новостей от тех, кто был на месте событий и словами любви и беспокойством от всего мира. Люди, которые находились на месте, рассказывали о своем шоке, страхе и грусти и рассказывали нам, что они видели. Все хотели помочь друг другу.

В тот день я написала больше пятисот твитов.

Нила не было в городе.

Я позвонила Энтони. Лора была около финишной прямой, чтобы поддержать друга. С ней было все в порядке. Он был уставшим.

К концу вечера я все еще сидела на своем стуле, я увидела одну ужасающую фотографию одной из жертв и, предупредив о графическом содержании, поделилась ей. Это был коллективный поток скорби, злости и замешательства – люди в режиме реального времени писали о том, что чувствовали.

В тот момент я поймала себя на мысли, что хотела бы находиться в пространстве, где люди физически были бы все вместе, успокаивали друг друга, вместе переживали это потрясение в нашем городе и последствия пролитой крови, разрушений и бессмысленных потерь жизней. Я чувствовала себя одинокой. А то, что я сидела дома одна только усугубляло ситуацию. Люди начали просить меня собрать всех в парке или на площади, но полиция дала распоряжение о запрете любых публичных сборов, так как террористы были на свободе.