Аманда Палмер - Хватит ныть. Начни просить

Я закрыла глаза и этот день медленно исчезал, пока я засыпала, я чувствовала столько любви, понимания и безопасности, но никогда не думала, что такое возможно.

Химиотерапия помогала, говорили нам.

Энтони был вне опасности.

По крайне мере, по словам врачей, на данный момент.

Он был вне опасности в данный момент.

Он победил, но рак мог вернуться в ближайшие несколько лет. Этого невозможно было предсказать, говорили они.

Я затаила дыхание и назначила новые даты моих перенесенных гастролей, и осмотрительно объявила, что мой друг выкарабкался, но болезнь могла настигнуть его снова… кто знал. Фанаты отнеслись к этому, как и всегда, с пониманием. Они поменяли свои билеты, отменили планы и приготовились ко встрече со мной. на шесть, восемь, десять месяцев позже запланированного.

Несколько издательств связались со мной и предложили написать книгу.

Мы с Нилом съехали с нашего съемного дома на Гарвардской площади. Я не писала песен. Обычно, когда я зла или расстроена, эти чувства служат хорошим подспорьем для написания песен – идеальное лечение, чтобы вытряхнуть наружу всех своих демонов. Но все эти конфликты, взрыв, рак… больше не оставляли во мне злости или грусти. Они оставили во мне усталость и пустоту.

Энтони еще боролся с некоторыми симптомами и принимал много лекарств, но мы возобновили наши прогулки, хотя они были не очень продолжительными; он все время был уставшим. Я думала, что новости об отступлении болезни будут сопровождаться перманентными аплодисментами, фейерверками и открывающимися бутылками шампанского. Но существовала затаившаяся угроза, что болезнь вернется, и все просто устали, чтобы торжествовать. Даже Энтони. Он сам вновь мог водить машину, а я ездила с ним в больницу для сдачи анализов, которые ему было необходимо делать раз в несколько недель. Он был раздражителен. От стероидов у него раскалывалась голова. Они слишком быстро уменьшили дозу. Машина впереди нас была не на том ряду для разворота, и он начал сигналить без остановки.

– Боже, – сказала я. – Полегче. Мы даже не спешим. Какая разница?

– Кто учил этого шута водить чертову машину?

Он вновь начал сигналить, на светофоре загорелся красный.

– Черт, – сказал он. Мы сидели, не двигаясь. Он был зол.

– Знаешь, по крайней мере, ты жив, – сказала я с оптимизмом. – Помнишь, когда ты умирал? А? Помнишь?

– Да я лучше бы умер, чем постоянно терпеть эту головную боль. Меня бесят люди. Мне плевать, что они тоже терпят боль. Я ненавижу всех.

– Ты такой лицемер, – я засмеялась. – А что насчет сочувствия?

Он повернулся и посмотрел на меня.

– Не спорь со мной, если я неправ.

– Ты не неправ. Ты просто ведешь себя глупо.

– Вы только посмотрите на эту маленькую всезнайку, – он наконец улыбнулся. – Знаешь, о чем я постоянно говорю, красавица? Если хочешь знать, во что ты веришь – спроси у тех людей, которых ты учил.

– Я должна написать книгу, – угрюмо сказала я Нилу. – Мне нужно написать книгу о своей речи на TED. И обо всем остальном… что не поместилось в те двенадцать минут.

Он что-то писал на кухонном столе и посмотрел на меня с восторгом.

– Конечно, я в этом не сомневался.

– Они заплатили мне аванс, – сказала я. – Теперь я могу отдать тебе долг.

– Это прекрасно, моя умная жена. Я же сказал, что все наладится.

– Но я никогда не писала книги. Как они могут платить мне деньги за книгу? Я не знаю, как ее писать. Это ты писатель.

– Ты безнадежна, моя дорогая , – сказал он.

Я пристально посмотрела на него.

– Просто напиши книгу, Аманда. Делай как я: отправляйся на гастроли, поезжай куда-нибудь и напиши все за один раз. Они найдут тебе редактора. Ты же пишешь песни. Ты ведешь блог. А книга – это то же самое … только длиннее. Тебе понравится.

– Хорошо, я напишу, – сказала я, скрестив руки. – И я напишу в ней обо всем. И тогда все узнают, какая я идиотка, что мой популярный муж писатель дал мне денег, пока я ждала чек и писала эгоцентричную книгу о том, как ты должен уметь принимать помощь от всех.

– Ты же понимаешь, что ты ходячее противоречие, да? – спросил он.

– И? Я само многообразие. Ты не можешь просто оставить меня в моих мучениях?

Он посмотрел на меня.

– Конечно, дорогая. Если ты этого хочешь.

Я стояла в ярости.

Он вздохнул.

– Я люблю тебя, моя несчастная жена. Может, ты хочешь пойти куда-нибудь поужинать, чтобы отметить грядущую книгу?

– Нет! Я не хочу праздновать. Это все бессмысленно! Разве ты не видишь?

– Я сдаюсь, – сказал он и вышел из комнаты.

– Отлично! – крикнула я ему вслед. – Сдавайся! Это безнадежная чертова ситуация! Я никчемная обманщица, и эта книга тому подтверждение.

– Дорогая, – крикнул он из другой комнаты. – Может, у тебя ПМС?

– Нет. Возможно. Я не знаю! Даже не спрашивай меня об этом, черт возьми. Боже.

– Просто проверяю, – сказал он.

Через несколько дней у меня действительно начались месячные.

Иногда я правда его ненавижу.

Очень трудно видеть друг друга.

Но я думаю, что когда мы по-настоящему друг друга видим, мы хотим помочь друг другу.

Мне кажется, люди по сути своей очень щедрые, но наш инстинкт щедрости истощается.

Невеста научила меня намного большему, чем я думала, я до сих пор у нее учусь.

Иногда люди кидали в мою шляпу лишь один цент. Но я все равно давала им цветок. Таково было правило. Иногда я дарила цветы за то, что люди помогали мне: цена не определялась внешними величинами.

Цветок имел значение, но оно никогда не было абсолютным – иногда это был цветок за двадцать долларов, иногда это был бесплатный цветок. Но это всегда был подарок.

Деньги были подарком. И цветок был подарком.

И часто – хоть за него и платили – двадцатью пятью центами или же пятью долларами, ценность цветка возрастала в тот момент, когда я передавала его покупателю – и когда мы смотрели друг другу в глаза, я чувствовала, как эта ценность растет еще больше, как на бирже. Ценность подарка увеличивается при передаче, когда он переходит из одних рук в другие, от одного сердца к другому. Он получает свою ценность при передаче и при принятии. В этот момент.

Когда я стала музыкантом, музыка работала в том же ключе. В тот момент, когда я позволила людям иметь прямой доступ к моим песням, и не существовало определенной цены, которую выставляет звукозаписывающая компания (или магазин, или любой другой посредник), все изменилось. Люди начали доверять мне и друг другу еще больше, чем раньше.