Сергей Кофанов - У каждого свой Эверест. Как опыт реальных восхождений помогает вдохновлять команды и управлять проектами

С этого момента у меня появилось десять минут личного времени, пока мы все ожидали, чтобы дексаметазон начал действовать и человек пришел в себя.

Я вынырнул из палатки и постарался трезво оценить ситуацию. В груди молотом стучало сердце, и каждый его удар отзывался в голове пульсирующей болью. Почти все участники нашей экспедиции уже начали спуск вниз, в лагере оставался только один из моих самых близких друзей – Исрафил Ашурлы. Этим восхождением он вписал себя в историю родного Азербайджана, став первым его гражданином на высочайшей вершине нашей планеты. Исрафил уже собрал свой рюкзак и был готов к выходу вниз.

«У меня остался один полный баллон кислорода, – крикнул мне он, – заберешь его?» Пересохшее горло не давало возможности крикнуть ему в ответ, поэтому я просто кивнул и поднял вверх большой палец.

Какое самое правильное решение мне следовало принять в этой ситуации? Основной моей задачей было обеспечение безопасного спуска всех наших клиентов. Чтобы полноценно выполнять эту задачу, мне важно было постоянно находиться рядом с ними, разговаривать с ними и контролировать их действия. Очевидно, что, застряв в верхнем лагере на неопределенное время, я не смогу ее выполнять и буду нести полную ответственность, если что-то случится с кем-то из клиентов на спуске.

К тому моменту человек в палатке уже пришел в себя, и одна из француженок пыталась выяснить, кто он такой и откуда. Услышав его итальянскую речь и имя Ди Анджело, у меня в голове сошелся пазл сложившейся ситуации: это был один из итальянцев, которых я безуспешно искал прошлой ночью. Через несколько минут нам удалось выяснить, что Ди Анджело погиб на спуске, а самогó потерпевшего зовут Марко.

В этой ситуации самым правильным было бы передать по связи итальянской группе, что их товарищи найдены, чтобы итальянцы начинали своими силами организовывать спасательную операцию, а самому догонять своих клиентов и продолжать с ними спуск до нижнего лагеря.

Итальянца можно было бы оставить в палатке, подключенного к кислородному баллону, попытавшись организовать кого-то из членов других экспедиций периодически проверять его состояние. Но я знал, на что будет обречен тогда этот человек: дексаметазон привел его в чувство на какое-то время, но как только действие препарата через несколько часов пройдет, шансов выжить на этой высоте у него просто не будет.

Оглядываясь назад и имея на руках все карты, можно было бы найти еще варианты правильных решений, которые бы позволили безопасно спуститься всем действующим лицам. К примеру, можно было бы поговорить со своими клиентами и уговорить их выделить одного-двух сопровождающих их шерпа для помощи в спасательной операции.

Но для этого нужно было бы получить коллективное согласие не только клиентов, но и самих шерпа – уж они-то точно полностью осознавали весь риск этой затеи. Шансов спустить итальянца вниз живым было немного, а угроз для собственной жизни – ровно столько же, сколько неудачных примеров уже случалось в «зоне смерти» выше 8 000 метров.

Шерпа, являясь последователями буддизма, очень спокойно относятся к смерти. По их мнению, если человеку суждено умереть в горах и он уже одной ногой перешагнул последний рубеж, то бороться с судьбой и вырывать его из лап смерти просто неправильно.

Если бы я поступил именно так, как полагалось по здравому смыслу – то есть передал по связи информацию о случившемся товарищам потерпевшего и оставил его с баллоном в палатке, – за жизнь итальянца в итоге несли бы ответственность члены его группы. А я бы не портил свое реноме горного гида, аккуратно сопровождая до нижнего лагеря клиентов, доверивших мне свои жизни. С одной стороны, я четко все это понимал, но с другой – я просто не мог позволить себе оставить этого человека умирать в своей палатке. Я решил спасать итальянца в одиночку, не привлекая к этой операции сторонней помощи.

Конечно, с точки зрения того, как должен был поступить гид, – а именно, остаться со своими клиентами – это было неправильное решение. Но я решил начать спасательную операцию только после того, как убедился, что мои клиенты благополучно спускаются вниз в сопровождении наших шерпа.

Тут обязательно надо оговориться. Я, конечно же, передал по связи вниз, что в штурмовом лагере был найден один из пропавших итальянцев. Меня заверили, что его товарищи предпримут все усилия для оказания помощи. Возможно, получится отправить наверх кого-то из шерпа их группы, чтобы они могли помочь при спуске. Я очень рассчитывал на помощь второго гида, но, несмотря на все попытки вызвать его по рации, в ответ была тишина. Возможно, он просто выключил рацию, чтобы не отзываться на справедливые обвинения, а может, в его рации замерз или сел аккумулятор.

Тем временем дексаметазон подействовал. На всякий случай я попросил одну из француженок подняться вверх до палатки итальянца и принести мне его кошки и страховочную обвязку, которые я заметил лежащими у входа. Скорее всего, этот бедолага спустился в палатку поздно ночью, и у него хватило сил снять с себя кошки и залезть внутрь в надежде передохнуть.

Вряд ли тогда он понимал, что это билет в один конец и что в условиях разреженного воздуха и заканчивающегося кислорода ему без посторонней помощи не удастся выбраться из пике, в которое его вводил стремительно развивающийся отек мозга.

«Какие у вас планы?» – спросил я у француженок. «Мы планируем сегодня ночью выходить на штурм», – ответили они. «Понятно», – сказал я. Больше вопросов не было. Да и какие могли быть вопросы к двум женщинам, которые наверняка потратили годы своей жизни и кучу денег на подготовку к этому восхождению.

Как выяснилось потом, француженки отменили свое восхождение, поскольку встреча с итальянцем произвела на них сильное впечатление. Вблизи вершины включается тревога, и мозг ищет, за что можно зацепиться, чтобы отложить штурмовой выход и избежать опасности. Поэтому люди с готовностью находят причины отказаться от восхождения. В таких условиях весьма сложно поймать грань, где говорит интуиция, а где мозг лишь ищет себе оправдание.

Мы напоили итальянца сладким чаем, я надел на него страховочную систему и кошки, еще раз поменялся с ним кислородным баллоном, отдав ему свой полный и забрав себе его полупустой, и мы с ним предприняли попытку подняться и начать двигаться вниз. Но, несмотря на сделанный ему укол, идти Марко все равно не мог: он постоянно заваливался на снег, норовя покатиться вниз по крутому склону. Каждый раз мне приходилось ловить его, рискуя, что набравшее скорость тело собьет меня с ног и утащит за собой на отвесные скалы Северной стены Эвереста.