Анна Финчем - Одинаковые рассказы

– Анастасия, я же вам заплатила деньги, прошло две недели, а я до сих пор не встретила мужчину! Может, вы что-то не так сделали?

Настя смотрела на эту женщину и понимала, что из неё хоть пылесосом тяни обиду и отчаяние, это не поможет, потому что через полчаса она их набирала ещё больше, чем было, благодаря чёткой внутренней установке: «Все дураки, а я – королева». Гордыня в ней зашкаливала, и любой здравомыслящий мужчина её будет десятой дорогой обходить, а не здравомыслящий сбежит после первого свидания, потому что даже ему с ней будет некомфортно. Откуда у этой женщины взялось столько ненужного самомнения, Настя не знала, но через пару сеансов работать с ней перестала, ибо шансы встретить мужчину у этой женщины без тотального изменения образа мыслей стремились к нулю. Некоторые женщины приходили с пожеланиями вернуть мужей или бойфрендов, и от них веяло такой тоской, что Насте и самой хотелось сбежать. Она освобождала их от болезненных эмоций, но знала, что они придут опять, и не раз, ибо их опять бросят. Чем сильнее они боялись, тем выше была вероятность того, что это случится.

Женщины приходили с обидой, мужчины – с агрессией. Один из клиентов, внешне вполне обычный мужчина, в очках, с брюшком и лысиной, прятал глаза и долго молчал, когда Настя спросила его о цели визита, а потом выпалил:

– Я хочу убить свою жену.

Он посмотрел на Настю мельком, но и этого хватило, чтобы она увидела картинки в его голове, как именно он бы хотел убить свою жену. Картинки были настолько реальны, что Настю передёрнуло. Кроме жены, он хотел бы убить и мужчину, с которым жена ему изменяла.

– Вы понимаете, я же всё для неё делаю, все покупаю, за все плачу, ей ни работать не надо, ничего! Что ей ещё надо?

Посмотрев на него чуть дольше, Настя отчётливо увидела, что к жене мужчина относился строго потребительски, считал её полностью своей собственностью, и однозначно не считал ровней. От неё требовалось не перечить, сексуально ублажать мужа по первому требованию и не иметь своего мнения ни о чём и никогда, ибо он, мужчина, всегда знал лучше. Она даже увидела жену в его мыслях, затравленную, обиженную женщину, которая давно забыла о том, что такое гордость и собственное достоинство, а потом обрела эти ощущения с другим мужчиной, который пел ей корявые дифирамбы и якобы ничего не требовал, хотя и не побрезговал полакомиться чужой женой. Всё смешалось в клубок: её обида, жажда мести, страшно уязвлённое самолюбие мужа, мелкие гаденькие мыслишки любовника. Муж не мог справиться со своей обидой и видел только один выход: «Нет человека – нет проблемы». От наблюдения за его мыслями Настю почти затошнило, в глазах мелькали кровавые картинки беспощадной расправы над женой и любовником, и ей понадобилось время, чтобы увидеть слабость и слёзы в глубине этого жестокого и бессердечного мужчины, как казалось на первый взгляд. Она увидела маленького мальчика, который плакал оттого, что мать не любила его, плакал так горько, что у любого увидевшего это сердце бы разрывалось от сочувствия. Мальчик вырос и надёжно замаскировал обиду под подчёркнутым презрением к женщинам вообще, но она настигла его через почти пятнадцать лет брака. Но плакать он больше не умел, и заменил слёзы на желание отомстить. Настя дольше обычного потратила на то, чтобы вытащить из него огромное черное облако чувств, и собрав все свои силы, сумела растворить его, призвав на помощь золотой свет: такая мысль пришла ей как-то во время одного из сеансов работы с сильной обидой. Когда она закончила, и удостоверилась в том, что обиды в мужчине больше не осталось, она очень тихо сказала ему: «Простите свою мать. Она не знала, что вам было так больно».

Мужчина вспыхнул, как от смущения, но ничего не ответил. Положил на стол гонорар, вдвое превышающий сумму, о которой они договорились, и быстро ушёл, как будто опасаясь, что болезненные ощущения вернутся.

Настя какое-то время сидела не шевелясь, не притрагиваясь к деньгам, почти не дыша. Она чувствовала себя опустошённой, выжатой, слабой. Сама мысль о возможном насилии над женщиной или вообще над любым слабым существом была настолько неприятной, острой, колющей, что она не могла успокоиться. Картинки проплывали перед глазами, она видела, как этот мальчик мучал беззащитных животных, как унижал жену, как ненавидел и презирал мать. Они подступали всё ближе, и в какой-то момент ей и самой захотелось убежать, но в голову пришли слова бармена: «Не твоё – не бери».

Тем не менее, у неё ушло почти несколько дней, чтобы суметь смотреть на эти картинки отстранённо, как на плохой фильм, и не начинать испытывать те чувства, которые они с собой несли, а ещё через несколько дней пришла новая клиентка.

Она выглядела старухой, измождённой, серой, мёртвой изнутри, хотя на самом деле ей не было и пятидесяти.

– Мне посоветовали прийти к вам, – надтреснутым голосом сказала она, – сказали, вы умеете делать чудеса.

Настя открыла было рот, спросить, в чем была проблема, но внезапно картинка пришла сама.

Событие, изменившее жизнь этой женщины, произошло пятнадцать лет назад, и каждый день из этих пятнадцати лет она жила во внутреннем кошмаре. Она была учительницей, обыкновенной школьной учительницей, работающей много часов в неделю за смешную зарплату, на которую можно было кое-как выжить, покупая полу-гнилую картошку и серые макароны, живущей в маленькой квартирке, к счастью, доставшейся ей от матери. Мужа у неё не было, он бросил её беременной, но была дочь-подросток, самая большая любовь и радость в её жизни. Красавица и умница, отличница и вообще хорошая девочка. Все свои силы и помыслы женщина отдавала дочери, не мысля себя без неё и отказывая себе во всем, только бы отдать дочери лишний кусочек всего. И вот пятнадцать лет назад, когда женщина была на работе, одноклассники дочери, пришедшие в гости попить чаю или посмотреть телевизор, изнасиловали девочку, а чтобы скрыть это, или ещё по какой-то причине, убили её, задушив колготками, а чтобы замести следы, подожгли квартиру.

Одноклассников, конечно, нашли, и был суд, но так как они были несовершеннолетними, никаких особых мер к ним применить было нельзя, а хорошее финансовое положение родителей и вовсе позволило событию перейти в невинную детскую шалость. Волна сочувствия и соболезнования схлынула, знакомые и родственники вернулись к своей ежедневной жизни, а наша учительница осталась одна наедине со своими мыслями и ощущениями, а они были пострашнее фильмов ужасов. Несколько раз она пыталась покончить с собой, но безуспешно.

Её ощущения были плотными, непроницаемыми, тягуче-чёрными. Настя прикоснулась к ним, и ей стало трудно дышать, затошнило и закружилась голова, затряслись руки. Она увидела гнев, боль, ненависть, несправедливость. Женщина сидела, не шевелясь, смотря перед собой в одну точку. Ей это всё было привычно, а Насте обжигало горло, как случайный глоток самогона, но она смотрела в это чёрное облако, пытаясь направить на него золотистый свет, и понемногу облако таяло, уменьшалось, становилось прозрачным. Казалось, время остановилось, осталось в одной точке, замерло, умерло. Наконец, облако исчезло, и Насте захотелось вздохнуть с облегчением, но что-то не отпускало, да и женщина так и продолжала сидеть, смотря в одну точку. По опыту Настя знала, что как только клиент освобождался от негативных состояний, он менялся в лице и чувствовал себя воздушным шариком. Было что-то ещё там, в глубине мыслей этой женщины, спрятанное, чуть ли не погребённое. Настя внимательно смотрела на женщину, но внутри той словно выросла каменная стена, надёжно закрывая это «что-то». Опять замелькали картинки, обрывки мыслей, ощущений, вот пожарные, вот обгоревшее тело, заключение судебно-медицинской экспертизы, вот суд, бледные подростки и, как ей виделось, ухмыляющиеся родители. Это ощущение хватало за горло, душило, лишало сил, но что это, что???