Катарина Лебедева - Шесть дней до счастья

Русые, слегка кудрявые, волосы, глаза цвета болотной зелени, обычная прическа, точнее её обычное отсутствие – пряди раскиданы по макушке и скрывают уши почти всегда. Фигура? В этом я уж точно не разбираюсь. Я худее и выше, чем мои сверстники, не скажу, что бодибилдер, но моих мышц мне хватает чтобы сдавать зачет по физкультуре на отлично, и подрабатывать по выходным у одной милой бабульки, которая печёт отличные пироги.

Мне не то чтобы очень нравится с кем-то общаться, но деньги за работу в саду, на крыше, в подвале и т.д., она платит приличные, всегда было любопытно, откуда она их берёт, не из пенсии же.

Размышляя про старушкину пенсию, я уже одетый в то, что первое попалось под руку, а попались мне черная футболка и шорты, спускался по лестнице. Выбрав первой целью аптечку, я открыл шкафчик над микроволновкой, и достал оттуда заветную коробку. Сначала, с помощью ваты и йода, обеззаразил рану, а потом налепил на волосы, бесполезный в моём случае, пластырь.

По ощущениям, рана небольшая, и к тому же, я умираю с голода.

Открыв холодильник, я заметил, ну, как заметил, записка стояла прямо на куске бекона, на таком жирном, копченом мясе, с прослойками сала. Можно пожарить яйца с луком и с…Так, стоп, записка! Я сглотнул слюну и прочёл надпись.

«Сынок, мы сегодня будем поздно, у нас дела в городе. Суп на плите, если хочешь, приготовь что-то сам. Мама»

Да, мило. Что тут скажешь? Как будто они обычно рано приходят? Минимум в семь, и с утра никогда их не вижу. Не представляю, во сколько нужно встать, чтобы быть на работе, до которой час езды, в восемь утра. Я с тоской поглядел на записку, скомкал её, кинул в мусорку, но промазал.

Из моей груди вырвался саркастический смешок. Чего ещё стоило ожидать после падения в ванной? Разве что катастрофы, которая затронет лишь меня.

Наконец, я пожарил четыре яйца с луком и беконом, и запив еду остывшим кофе из кофейника, поспешил смывать следы преступления за злосчастным полотенцем.

Мои родители любят меня, я знаю, но они закрылись в своей работе после семнадцатого августа прошлого года. Постепенно, они начали приходить позже, уезжать в командировки, и всё чаще я оставался один. Совершенно. Как сегодня. Может я виноват, ведь мне тоже пришлось от всех отгородиться, чтобы пережить этот год. Есть один плюс, мы не свихнулись хоть и отдалились друг от друга. Изображать, что всё хорошо – это не всё равно, что быть счастливыми, но такой расклад лучше, чем если бы мы сидели вечерами вместе и лили слёзы над старым альбом с фотографиями.

А так, мы продали старый дом вместе со всеми «ненужными» воспоминаниями, и для меня непонятно на какие деньги, купили новый, просторный, но неуютный, если честно. Мама, в свободное время, постоянно убирается и готовит, а папа, запирается в кабинете и «занимается важными делами».

Нет, я не пробирался в кабинет, не узнавал, что он там делает, и тем более, не спрашивал его об этом. Меня-то они тоже не спрашивают, чем я занят пока их нет, и зачем мне деньги. Почему так, я не знаю, но и разрушать хрупкое равновесие не планирую. Пока.

Я вытер зеркало насухо и оценил взглядом проделанную работу. Потом, раз уже начал уборку, прошелся по комнате и; протер подоконник, вытер пыль с книжного шкафа, поставил книги на место, сложил в стопку разбросанные по столу листы, собрал пролетевшие мимо мусорного ведра бумажки, и замер глядя на ту саму фотографию в деревянной рамке.

И что дальше? Я просто вытру её от пыли и повешу на место? Или сяду на кровать и предамся обрывочным воспоминаниям счастья? Я выбрал третий вариант. Отвернулся и пошел прочь из комнаты, и так уже чистой. В конце концов это моя комната, хочу, вытираю единственную фотографию, висящую на стене, хочу, не вытираю. Хочу, ударяюсь головой о кафель, а хочу, иду на улицу и растворяюсь в тумане.

Нет, я не пошел на улицу, в первую очередь потому, что идти мне некуда, а ещё потому, что туман почти рассеялся и уйти эффектно не удастся. Хотя кого это интересует?

Я развалился на диване и уставился в панорамное окно, выходящее на смешанный лес.

Тот самый лес, в котором я, по-видимому, гуляю ночью. Опустив голову на подлокотник, я подскочил от резкой боли, а моя рука машинально потянулась к пластырю на голове. Вернув конечность в исходное положение, я обнаружил кровь на пальцах, в глазах у меня резко потемнело, и мир вокруг заплясал. Моё сознание меня покинуло, наступила тьма.

Вокруг нашего дома всегда было спокойно. Пара заброшенных дач, и та самая богачка-бабуля, у которой я подрабатываю. Богачка живет в доме, оставленном ей кем-то в наследство, по крайней мере, она так говорит. Дом этот сложен из красного кирпича – красивый и добротный, к нему ведёт аллея молодых лип. Находится он в пятнадцати минутах ходьбы от моего домишки, одна сторона которого примыкает к лесу, другая к болотистой поляне – оттуда и туман. Единственная дорога с одной стороны упирается в дом богачки, а поехав в противоположную, можно попасть в город, примерно через час, и оказаться у моря через четыре.

Всего-то. Четыре часа, и ты попадаешь в край песка, туманов и солёной пены. Но, не так уж всё и замечательно. Море это – ледяное в любое время года, и купаются в нем лишь отчаянные люди или туристы, заплатившие большие деньги за отдых, и желающие использовать своё положение по максимуму.

Мои родители при переезде решили, что лучше уж я буду бродить по лесу, чем по опасным городским улицам, потому мы и живем в таком отдалённом уголке. Здесь никогда ничего не происходит. Можно спокойно сходить с ума.

Я не сумасшедший, кажется. Но кто может об этом судить? Все мы на чем-то повернуты. Кто-то больше, кто-то меньше.

Каждый раз, когда я слышу слова; сумасшедший, сошел с ума, сумасшедший дом, меня охватывает дикое чувство одиночества. Они одиноки в своем мире, не могут найти того, кто смотрит на мир с их точки зрения. А мы…а мы думаем, что они больны, но это не так, они здоровее нас в разы. Это мы, а не они, не можем принять чужой мир, это мы, а не они, запираем людей в матрацные стены, потому как не можем сосуществовать с ними, это мы изолированы от них, а не наоборот. И, кто сказал, что плохо быть психом? Явно не те, кого так называют. Они смирились с их положением, а мы не можем, потому что сами больны. Никто никогда не признается в том, что он свихнулся, такова человеческая натура. Вы же не станете отрицать, что современное общество полнится психами?

Эти люди, гуляющие на свободе, гораздо опаснее, чем те, что заперты.

Если раньше я и любил людей, в виде моего брата и семьи, то теперь разочарован в человечестве в целом. Повзрослел ли я, сошел ли с ума, не знаю, но теперь к некоторым вещам отношусь иначе.

Так я размышлял лёжа в отключке, на диване, и истекая кровью прямо на светлую обшивку под моей головой. Сначала я ничего не чувствовал. Как будто плавал в тумане слов и мыслей, связанных с сумасшедшими и не связных между собой. Потом я вспомнил, что лежу на диване в своей гостиной и… кажется, умираю. В голове зашумело, боль в затылке заставила меня открыть глаза, что я сделал с большим усилием, веки, будто налитые свинцом, а голова словно звонящий колокол, тянули назад в забытье.