Дмитрий Чупахин - Книга о том, как я написал эту книгу

Чем больше пишешь, тем больше пишешь. И легче. Некоторые фразы или абзацы получаются «по инерции». Предполагаю, что в них будет, что исправить, но для меня важнее набрать критическую массу текста, убедить самого себя, что отступать поздно и некуда.

Но, Хьюстон, у нас проблема. Отсутствие сложностей и конфликта. Главный герой должен терпеть, страдать и с каждым шагом натыкаться на какую-нибудь жесть: стервозная жена, назойливые кредиторы, рак слепой кишки. Во-первых, ему нужно читательское сочувствие, во-вторых, через преодоление сложностей герой развивается, чтобы к концу повествования не остаться таким же тупицей, каким был вначале. И с этим у нас пока что напряженка. Но что-то мне подсказывает…

Со мной на связь вышел литературный агент. Позвонил утром и сказал, что необходимо встретиться. Он не назвался, а я не успел спросить, откуда у него мой номер. Весь день я ходил взбудораженный и с удовольствием представлял наш разговор: он восторгается моими рассказами, на которые случайно наткнулся в сети, и предлагает выпустить их сборник, но я хожу с козырей и сообщаю, что прямо сейчас работаю над любопытным текстом, и он гораздо лучше рассказов… Фантазировать занимательно, но я понимал, что ему нужно нечто другое. И я не ошибся.

Рандеву назначили в кафе. Как только переступаю порог, из-за столика поднимается и шагает мне навстречу довольно массивный субъект не самой привычной наружности.

– Горазд, – говорит он.

– Что, простите? – переспрашиваю я.

– Горазд, – повторяет он. – Горазд Петрович Знатный. Это мое имя. Настоящее.

– Понятно, – говорю я и начинаю подозревать, что столкнулся с психом.

Румянец, едва заметная плешь, доисторический мобильник, который он то и дело проверяет с самым серьезным видом, ремень с чудовищной бляхой в виде головы Медузы Горгоны… Вспоминаются лишь незначительные подробности его внешнего облика, но не получается составить из них целостное представление. Эти подробности будто призваны отвлечь наблюдателя от черт лица и особых примет.

– У вас любопытные тексты, – с места в карьер начинает он. – Знаете, почему их никто не публикует? Из-за вашей фамилии. Она совершенно не писательская. Чупахин. Нет-нет-нет-нет-нет-нет. Нужно что-нибудь… иное.

– Я и под псевдонимом писал, – замечаю я.

– Хотите, я одолжу вам свою фамилию? – смеется Горазд. – Она «выстрелит», я обещаю.

Кафе под стать Горазду: нелепая (одна-единственная) картина на стене, официант без двух пальцев на правой руке. Страшно, будто выстрел в спину, хлопает входная дверь. Уйма резких деталей, но не вспомню главное, например, как называлось это заведение и где оно находилось.

– Знаете, почему вас никто не публикует? – спрашивает он.

Я начинаю раздражаться.

– Вы уже говорили. Из-за моей фамилии.

– Нет-нет-нет-нет-нет, я шутил, – отмахивается Горазд.

– Тогда, видимо, потому, что я плохой писатель, а в чем, собственно, предмет нашего разговора?

Бармен с размаху и без предупреждения произносит матерное слово. Я оборачиваюсь на него в недоумении. Почему-то никому, кроме меня, до этого нет дела. Ненормальный какой-то.

– Предмет нашего разговора, господин Чупахин, в том, что вы хороший писатель, который пишет дрянные книги.

– Спасибо, – отвечаю я рассеянно. – Я сомневаюсь, что ваше предложение меня заинтересует.

– Какое еще предложение? – хмурится Горазд.

Рехнулся он, что ли.

– Ну, вы же литературный агент, – говорю я. – Если вы считаете меня хорошим писателем, то, очевидно, пригласили меня, чтобы…

– Нет-нет-нет-нет…

Это его «нет-нет-нет» порядком раздражает, как будто бы нельзя обойтись одним «нет».

– Точнее, – говорит он, – да, я литературный агент, но, скажем так, в ином смысле.

– А какой, простите, здесь может быть иной смысл?

– Ну… – он прокашливается. – Давайте так. Персонально вы, господин Чупахин, меня мало интересуете. Не сочтите за грубость. Меня интересует то, что вы в состоянии написать.

Звенит чей-то взбалмошный мобильник. Они тут сговорились или как?

– Я, – продолжает Горазд, – работаю не на конкретных авторов, а на отрасль. – Он широко улыбается. – Я за хорошую литературу.

– Я тоже за хорошую литературу, – легко соглашаюсь я. – Но извините, я ни черта не понимаю из того, что вы тут несете.

– Я слышал про «Книгу…»

Я настораживаюсь.

– Про какую еще книгу?

– Про «Книгу о том, как я написал эту книгу».

Я вздрагиваю.

– Откуда вы…

Действительно, откуда он про нее знает? Я рассказывал о ней только Свете, и что-то я сомневаюсь, что она рассказала о ней кому-то еще. Он что, залез в мой компьютер? Как он это сделал?

– И она меня интересует, – добавляет Горазд.

– Как вы о ней узнали? – сглотнув, спрашиваю я.

– Она слишком значительна, чтобы писать ее в стол, согласны?

– Как вы о ней узнали? – повторяю я.

– Но замысел в опасности, – говорит Горазд. – Вы же знаете, как легко вас зажигает какая-нибудь идея и как внезапно потом все заканчивается. Вы очень непостоянный, господин Чупахин, вы лентяй.

– Если вы не скажете мне, откуда знаете про «Книгу…», я ухожу.

– Очень не хотелось бы, чтобы вы забросили ее точно также, как поступили с «Жалобной книгой», «Астрологом» и другими вещами. Они тоже были неплохими, но не такими выдающимися, как «Книга…»

Он и о других романах знает. Хотя я их никуда не выкладывал.

– Официант, счет, – бросаю я.

– Или вы так и будете…

– Горазд, – отсекаю его я. – Довольно.

– Если бы вы могли написать «Книгу…» и написать ее, как вам хочется. Без мучений, с удовольствием, вдохновенно. И при этом знать, что она будет интересна миллионам. Знать, что вы пишите шедевр. И его обязательно опубликуют. Я могу все это устроить. Если бы все это знали – вы бы пошли на такое? И что бы вы готовы были отдать взамен?

«Остросюжетная» глава упрекает всю остальную книгу в нехватке событийного напряжения и конфликта. Но жизнь у меня совершенно без интриги, и я, можно сказать, катаюсь как сыр в масле в сравнении с нормальными писателями. Нормальные – это те, кто работал в съемных каморках и закладывал последний пиджак, чтобы купить бумагу для печатной машинки.

Мои «проблемы» иного рода. Иногда не хватает свободного времени на книгу из-за занятости на преподавательском фронте. Иногда с книгой начинают конкурировать другие идеи. Разбирая архивы в поисках материала для четвертой главы («Неизданное»), наткнулся на отрывок романа «Пленник». Горазд – он как раз оттуда. Роман начинается с того, что мы видим испуганного человека, который строчит на печатной машинке, сидя на одном из верхних этажей заброшенной высотки. Печатная машинка заминирована, и если человек делает паузу, то начинается обратный отсчет: 5… 4… 3… Чтобы выжить, пленник должен что-то постоянно печатать. И вместо того, чтобы хаотически нажимать на клавиши, он решает написать исповедь о событиях, которые привели его в эту комнату. Его рассказ начинается со знакомства с Гораздом Знатным.