Эндрю Соломон - Полуденный бес. Анатомия депрессии

Выйдя из больницы, я все время испытывал страх. То ли боль, то ли болеутоляющие подточили рассудок. Я знал, что камни могут в любой момент сдвинуться с места и болезнь вернется. Я боялся оставаться один. Вместе с другом я вернулся к себе на квартиру, собрал вещи и уехал. Началась неделя кочевой жизни: я переезжал от одного приятеля к другому. Днем большинство из них должны были уходить на работу, а я оставался в их жилище, избегая выходить на улицу, и старался не отходить далеко от телефона. Я все еще в профилактических целях принимал болеутоляющие и чувствовал себя слегка сумасшедшим. Я злился на отца, злился иррационально, порочно, безумно. Отец просил прощения за то, что он назвал недостаточной заботливостью, и попытался втолковать мне, что он всего-навсего имел в виду, что моя болезнь не смертельна. Он сказал, что по телефонному разговору ему показалось, будто я достаточно стойко переношу боль. У меня началась истерика, которая сейчас кажется мне совершенно необъяснимой. Я отказался разговаривать с ним и не сказал ему, где нахожусь. Время от времени я звонил ему и оставлял сообщения на автоответчике. Все они начинались одинаково: «Ненавижу тебя, чтоб ты сдох!» Спать по ночам мне удавалось только со снотворным. Случился еще один не слишком сильный приступ. Я побежал в больницу. Не было ничего серьезного, но я испугался до смерти. Вспоминая эту неделю, я могу твердо сказать: я был не в себе.

К концу недели я должен был поехать в Вермонт на чью-то свадьбу. Стояли чудесные дни, которые нередко выпадают в конце лета. Я едва не отменил поездку, но, узнав, что поблизости есть больница, все-таки решился. Я прибыл в пятницу, как раз к ужину и кадрили (сам я не танцевал), и увидел человека, с которым был немного знаком в колледже десять лет назад. Мы разговорились, и меня охватили чувства, которых я не испытывал годами. Я сиял, я был в экстазе и даже не подозревал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Каким-то абсурдным образом меня кидало от одной эмоции к другой.

После вермонтской свадьбы я неуклонно покатился вниз. Я работал меньше и хуже. Я отменил поездку в Англию на еще одну свадьбу, чувствуя, что путешествия мне не выдержать, хотя годом раньше я без конца катался в Лондон и обратно и меня это ничуть не утомляло. Я чувствовал, что никто меня не любит и никогда больше мне не завести романа. Я вообще больше не испытывал полового влечения. Я почти никогда не чувствовал голода и начал нерегулярно питаться. Мой психоаналитик сказала, что все это депрессия, но я устал от этого слова и от психоаналитика тоже. Я сказал ей, что не сошел с ума, но очень боюсь сойти, и спросил, не думает ли она, что все это кончится антидепрессантами. Она ответила, что отказаться от лекарств – это мужественно, и мы с ней все сумеем преодолеть. Это был последний разговор, который я начал, и это были последние чувства, которые я испытал, на долгое время.

Большая депрессия характеризуется множеством признаков, в основном связанных с замыканием в себе, в то время как ажитированная, или атипичная, депрессия чаще характеризуется острым негативизмом, чем полной пассивностью, и ее обычно легко распознать: она разрушает сон, аппетит, теплообмен. Она усиливает негативные реакции и может сопровождаться утратой уверенности в себе и способности контролировать себя. Вероятно, это зависит от работы гипоталамуса (который регулирует сон, аппетит, теплообмен) и коры головного мозга (которая преобразует опыт в мышление и миросозерцание) [40]. Депрессия в форме маниакально-депрессивного психоза (биполярного расстройства) чаще является наследственным заболеванием (примерно 80 % случаев), чем стандартная депрессия (от 10 до 50 % случаев) [41]. И хотя первая лучше поддается лечению, ее нелегко контролировать, тем более что антидепрессанты сами по себе могут вызвать маниакальное состояние. Самая большая опасность маниакально-депрессивного психоза в том, что он проявляется в так называемом смешанном состоянии, когда пациент полон негативных эмоций и считает, что они его возвышают. В таком состоянии чаще всего совершаются самоубийства, и его усугубляет прием одних только антидепрессантов без стабилизаторов настроения, составляющих неотъемлемую часть терапии биполярных расстройств. Депрессия может быть изнурительной или же атипичной (ажитированной). В первом случае вам ничего не хочется делать, во втором – вам хочется покончить с собой. Срыв – это переход в безумие. Он представляет собой, если заимствовать сравнение у физиков, нехарактерное поведение материи, обусловленное скрытыми переменными. Он нарастает кумулятивно: замечаете вы это или нет, причины, вызывающие депрессию, накапливаются годами, часто в течение всей жизни. Никто не прожил жизнь, в которой не было бы поводов для отчаяния, но некоторые подходят к самому краю, в то время как другим удается остановиться на безопасном расстоянии. Но после перехода правила меняются. Все, что вы свободно читали, ныне – китайская грамота; все, что неслось стремительно, теперь еле ползает, сон приносит ясность, а бодрствование оборачивается чередой бессвязных и бессмысленных образов. Ваши мысли в депрессии постепенно покидают вас. «Наступает момент, когда ты чувствуешь, как начала работать химия, – сказал мне как-то Марк Вейсс, товарищ по депрессии. – Я дышу по-другому, и у меня дурно пахнет изо рта. Отвратительно пахнет моя моча. Лицо само собой отворачивается от зеркала. Так я узнаю, что она уже тут».

Мне было три года, когда я решил стать писателем. С этого самого момента я мечтал опубликовать роман. Когда мне исполнилось 30, мой роман вышел в свет, был назначен рекламный тур, и я возненавидел эту мысль. Мой добрый друг вызвался устроить вечеринку в мою честь 11 октября. Я люблю вечеринки, и я люблю книги, и я понимал, что должен быть счастлив. Однако я чувствовал себя слишком вялым, чтобы пригласить много народа, и слишком усталым, чтобы долго стоять на ногах. Функции памяти и функции эмоций распределены между разными участками мозга, но главными в этом являются лобная часть коры и лимбическая система, и если затронуть лимбическую систему, отвечающую за эмоции, это отражается на памяти. Ту вечеринку я припоминаю как череду призрачных образов и размытых цветов: серая еда, бежевые люди, грязноватый свет в комнатах. Я помню, что ужасно потел и до смерти хотел уйти. Я объяснял это стрессом. Но всеми силами старался сохранить лицо, и это желание сослужило мне добрую службу. У меня получилось: никто не заметил ничего странного. Я пережил праздник.

Когда я тем вечером вернулся домой, меня охватил страх. Я лег в кровать, но уснуть не мог и обнимал подушку в поисках утешения. Следующие две с половиной недели мне становилось все хуже и хуже. Незадолго до своего 31-го дня рождения я разваливался на куски. Казалось, из строя вышел весь организм. Я никуда не ходил и никого не видел все это время. Отец вызвался устроить празднование моего дня рождения, но я не мог даже подумать об этом, и в результате мы с четырьмя близкими друзьями отправились в мой любимый ресторан. Накануне дня рождения я только раз вышел из дома купить немного продуктов. По дороге домой из магазина я внезапно утратил контроль над собственным кишечником и наложил в штаны. Я бежал домой, чувствуя, как от меня распространяется вонь. Вбежав в квартиру, я уронил на пол покупки, бросился в ванную, а потом лег в кровать.