Вероника Хлебова - PRO-ЖИВИ. Чувства. Отношения. Любовь

Сейчас скажу об очень тонком, что трудно заметить. О бессознательном. Я тоже не могу его заметить, на то оно и бессознательное. Однако я могу заметить его по последствиям.

Представьте, что кто-то надел шапку-невидимку, прошел невидимым, но тем не менее наследил и траву примял.

…Ребенок сопротивляется родителям, если у него есть для этого психическое пространство. О чем это я? О том, что ребенок размещает в пространстве отношений то, что родители способны принять. И взрослые, которые не вышли из позиции ребенка, тоже размещают только то, что им в свое время позволили.

Из чего формируется психическое пространство? Из убеждений, установок, ценностей, приоритетов. У нас, родителей нынешнего сопротивляющегося поколения, все было еще хуже, мы не могли в большинстве случаев высказать сопротивление. «Лень» пресекалась, высмеивалась, за нее винили и стыдили, то есть она была недоступной… Как минимум заметная другим «лень». Наше сопротивление было по большей части скрытым.

Почему так? Мне думается, потому, что наши родители не имели сомнений, были убеждены в том, что воспитывают «правильно». И помимо этого в наше время ребенок не считался полноценным человеком, его было принято воспитывать, совершенствовать.

Наше поколение родителей уже сомневается. Мы думаем, размышляем, рефлексируем, замечаем. Кроме того, мы уже не считаем ребенка собственностью – у нас появляется идея его отдельности. Пока еще не окончательная, поэтому мы так настойчиво хотим для своего ребенка «самого лучшего».

Однако вот этих сомнений и зачатка идеи «отдельности» уже достаточно для того, чтобы появилось такое психическое пространство, в котором ребенок может открыто высказать свое сопротивление. Другое дело, сможем ли мы, родители, заметив этот феномен, пойти вперед, к новым изменениям, или повернем назад – к установкам наших родителей, у которых не было сомнений.

Вот такое психическое пространство, на мой взгляд, формируется в отношениях между людьми.

В случае с детьми решающую роль играют родители, в отношениях равных оба партнера вносят одинаковый вклад – их совокупность ценностей, приоритетов, установок, создают общее пространство, в котором возникает только то, что там может возникнуть. Ни больше, ни меньше.

Человек, предъявляющий свои чувства, безопасен. Человек, предъявляющий свои чувства (даже если они связаны с переносом), пытается сохранить отношения.

Давайте уточним, что речь идет о близких отношениях или терапевтических. Итак, если в близких отношениях партнер предъявляет вам свои чувства, он хочет сохранить отношения.

Что нужно, чтобы встречаться с чувствами значимого Другого без страха? Нужно, чтобы вы поработали со своей виной. В противном случае вы будете избегать открытых разговоров и защищаться.

Что происходит, когда близкий вам человек сообщает о своей злости, к примеру? Скорее всего, вы чувствуете вину и плохость. Переживание вины столь неприятно, что хочется заткнуть уши и не слышать.

Так и происходит: переживая вину, мы начинаем защищаться. И отношения разрываются. Это узкое горлышко в отношениях… И нам просто необходимо научиться его проходить. Потому что в противном случае отношений просто нет.

В отношениях постоянно возникают ожидания. Ожидающему человеку необходимо знать границы того, на кого он рассчитывает. Следовательно, границы нужно обозначить – без вины и ответной ярости, но с осознанием своих ограничений.

Новая клиентка злится на меня: она ожидала большего содействия с моей стороны в решении одной организационной проблемы. Она еще не умеет осознавать свою злость и потому обвиняет меня. У меня возникает злость – как ответ на ожидания, значительно превышающие мою ответственность. Однако свою злость я вынуждена контейнировать, потому что клиентка пока не может признать свои процессы и, стало быть, контакт невозможен. Я могу только исследовать ее ожидания: «Почему тебе была так важна моя включенность? Ты была расстроена, не получив желаемого? Почему? Часто ли такое бывает?»…

Клиентка, которая у меня в терапии почти три года, злится на меня. Она хорошо осознает свое чувство – мы долго работали над его освобождением и правом его испытывать. Когда она мне говорит: «Я на тебя злилась, потому что надеялась, что ты окажешь большее содействие в решении моего организационного вопроса», я не чувствую обвинения. Более того, я чувствую безопасность. Потому что она, признавая свою реальность, готова встретиться и с моей реальностью.

Я не чувствую вины, потому что, во-первых, не знала об этом ожидании, во-вторых, опиралась на свои границы, то есть дала по максимуму. Другими словами, я не жду, что буду все знать о процессах Другого. И я знаю, что не смогу дать всего-всего, чего от меня ждут. Говоря иначе, я опираюсь на ответственность, не чувствуя вины.

Все эти условия с обеих сторон позволяют нам остаться в контакте. Четче и объемнее увидеть реальность и реальных друг друга. Я осознаю, что она все еще нуждается в моей поддержке. Это то, что я узнаю про нее. Она сейчас встретится с моими ограничениями. Это то, что она узнает про меня.

«В моем “недостаточном” содействии не было умысла тебе что-то недодать. Я действительно сделала максимум возможного, опираясь на то, что я могу. К слову, эти ограничения действуют не только в отношении тебя. Даже своим детям я дала бы столько же. Это в принципе мои ограничения. И ты можешь злиться на это».

Женщина услышала меня, так же как я услышала ее. Она довольна тем, что мне можно предъявить свою злость, которую она отчетливо осознает. Принимая мои ограничения, она решает, что включится в решение обсуждаемой проблемы более активно и сможет обеспечить себе недостающее сама.

Иногда при работе с клиентом мне приходит на ум такая метафора: будто я работаю в больнице крутейшим реабилитологом. Ко мне попадают после аварий с такими переломами, что кажется, никогда не смогут больше ходить. Однако я плевать хотела на прогнозы и верю, что человек сможет подняться, если захочет. Вот если он отчаянно не верит сам – все, пиши пропало. Я ничего не сделаю. Но в остальных случаях я буду упорно ставить на ноги. Один шажок, еще один! Ты победил свой недуг, можешь гордиться собой. А если захочешь, будешь бегать. Хочешь? Я помогу.

Одна женщина привыкла жить с мамой в голове. А мама у нее, надо сказать, была чрезвычайно озабочена своим безупречным имиджем. И она всячески готовила свою дочку к тому, чтоб та поддерживала ее имидж хорошей матери и хорошего человека. Выражалось это в постоянном одергивании по поводу «что люди скажут» (подразумевалось – обо мне, матери), не говори так – тот обидится, не делай так – тот плохо подумает.