Алла Матвеева - Социальное партнерство: цель или средство

Наконец, с развитием общественного разделения труда и переходом мировой экономики к индустриальному (машинному и поточному) производству проблематика солидарности обрела и свое экономическое содержание. Д. С. Миль одним из первых использовал термин «партнерство» для характеристики социально-экономических отношений. Он отмечал, что естественная эволюция капитала при определенных условиях ведет к формированию отношений партнерства между собственниками и наемными работниками. Он также выделял две возможные формы такого партнерства: либо в форме объединения самих рабочих и капиталистов-собственников; либо путем объединения самих рабочих между собой и против капиталистов-собственников. В целом, эта концепция восходит к известным рассуждениям А. Смита о том, что в условиях рыночной экономики любая часть общества вынуждена вступать в партнерские отношения с остальными его частями. Связывая это с общественным разделением труда, А. Смит рассуждал: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов. Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму, и никогда не говорим о наших нуждах, а только об их выгодах» [329, ч. 1, с. 448].

Однако, А. Смит, полагая партнерство естественным условием рыночного хозяйства, вел речь об обществе, жившем по духовно-нравственным религиозным предписаниям. В обществе, в котором духовно-нравственные основы ослаблены или разрушены, такое партнерство становится весьма и весьма проблематичным.

В истории проблемы социального партнерства существуют и другие концепции, объясняющие солидарность и партнерство как неестественные (искусственные) формы социальных взаимоотношений в обществе. Можно, например, назвать теорию Н. Макиавелли, который особое внимание уделял изучению социальных конфликтов и их природы. Он, в частности, предложил свои интересные способы воздействия на конфликты и считал, что конфликты несут не столько отрицательное, сколько положительное начало. Он пришел к выводу, что из теории конфликтов вытекает и теория социального партнерства. Поскольку конфликтующие стороны вынуждены на определенном этапе конфликта договариваться, достигать компромисса и согласия, то необходима разработка определенных процедур и правил (переговоров, согласований, координации, взаимного контроля и ответственности и т. д.). Но будет ли результатом такого компромисса именно партнерство, вот в чем вопрос. В теории Н. Макиавелли все же был заложен определенный порок. Рассматривать конфликт как нечто положительное представляется спекулятивным. Однако и сегодня конфликтность рассматривается отдельными авторами как ценность, поскольку «конфликтная личность, прежде всего, настроена на конкуренцию» [51, с. 17]. А конкуренция представляет собой основу рыночной экономики.

Несмотря на разные подходы к анализу феномена социального партнерства, большинство авторов признает, что такое партнерство основывается на определенной близости интересов участников данной системы. В связи с этим можно вспомнить о том, что социальное партнерство не является каким-то новым изобретением. Оно, например, было присуще еще русской крестьянской общине. Историки определяют общину как «замкнутую локальную организацию, для которой мир оканчивается за околицей. Община выступала хранительницей древних форм социальных связей. Все дела решались сельским сходом, в котором принимали участие главы крестьянских семейств» [24, с. 361].

Элементы социального партнерства можно обнаружить и в организации трудовых артелей различных товариществ, кооперативов и т. д. И даже такие сугубо локализированные формы социального взаимодействия, как кланы, кластеры и клиентелла свидетельствуют о достаточно значимом историческом опыте развития партнерских отношений и наличии в структуре этих форм социального взаимодействия конкретных элементов социального партнерства. В современных условиях постиндустриального развития элементы социального партнерства можно выявить даже в кластерах и сетевых структурах. Но они, естественно, не являются доминантой в системе социального взаимодействия участников таких структур.

Иное дело, когда речь идет об институте социального партнерства. Как любой институт, социальное партнерство может быть представлено в виде системы принципов, норм и правил. И вряд ли здесь можно полностью согласиться с утверждением о том, что «моральные нормы не являются институциональными» [11, с. 171]. Поскольку моральные нормы «определяют стандарты поведения людей», они по определению институциональны. Вопрос о субъектности таких норм или о социальной их предметности – это несколько иная грань проблемы. Естественно, что никакие моральные нормы не действуют без субъектов, без их «носителей». Но присутствие в этих номах социального компонента, выработанного самими субъектами, это все равно что «вещь, взятая в ее инобытии». Есть здание, которое можно рассматривать как вещь саму по себе, но есть замысел здания, его образ и даже проектно-сметная документация. И какой бы субъект не приступал к строительству здания, он будет обязан соблюдать требования такой документации, самого замысла. Отсюда можно сделать вывод о том, что понятия «институт» и «институция» в определенном смысле могут быть идентичными, несмотря на их расхождение по критерию субъектности или критерию объективации.

Здесь, на наш взгляд, крайне важно не противопоставлять социальный институт как некое социальное образование институции как тому же социальному образованию. Дело в том, что такое противопоставление методологически представляется некорректным и часто ведет к искажениям самой социальной реальности. Например, когда утверждается, что «социальное партнерство – это действие в рамках гражданского общества, предполагающее активную роль общественности» [211, с. 46]. Из этого заявления следует, что социальное партнерство уже существует при гражданском обществе, а не является его предикатом, предварительным условием. Иначе говоря, социальное партнерство не может существовать вне гражданского общества и правового государства. Но история свидетельствует о том, что различные модальности социального партнерства можно обнаружить даже в античных рабовладельческих городах-государствах, не говоря уже о более позднем времени. Решения, принимавшиеся на агоре – центральной площади греческих городов – свидетельство такого партнерства. Взаимные отношения между Ганзейским союзом немецких городов и властными структурами, или между Ост-Индской (1602) и Вест-Индской (1621) компаниями и голландскими властями – также пример социального партнерства (между государством и бизнесом).