Август Форель - Половой вопрос. Любовь как извращение

Есть масса указаний на то, что мечтательные чувства симпатии в наиболее сильном их проявлении, послужившие первоисточником для религии, а также внешние выражения экстаза имеют в своей основе эротизм в той или иной форме или составляют его трансформацию. И такое проявление может происходить совершенно безотчетно, на основе чистейших стремлений. Однако не следует думать, что этим только источником и исчерпывается возникновение истинного религиозного чувства.

Но религиозные чувства уже в христианстве, и особенно католицизме, при ближайшем ознакомлении оказываются как бы сплетенными с эротизмом. Припомним мечтательное обожание Христа св. девами (Мария Магдалина, Мария из Вифании), святые легенды средневековья, а также отражение их в искусстве. Во всех картинных галереях мадонны изображены со взором, в экстазе устремленным на Христа или на небо. У Мурильо выражение его «Immaculata conceptio» столь же не чуждо высшего проявления любовного восторга, как и религиозного экстаза. У Корреджио «святые» созерцают святую деву с выражением в глазах только условно небесным, но на самом деле удивительно земным и человеческим.

Всякие секты, независимо от времени их происхождения, являются в большей или меньшей степени чувственными. Здесь можно привести былую половую распущенность перекрещенцев (анабаптистов) и современное половое восторженное состояние нравов Америки. Могут указать мне, что секты представляют собою патологические наросты на религии. Но на это возражу словами сектантов, которые заявляют: «Наше возникновение явилось прямым следствием безразличия, охватившего вашу государственную религию, и лицемерия, с сухой буквою текста, не способных уже влиять на человеческое сердце. Мы являемся вестниками пробуждения, и на нас лежит обновление человечества». Сила религиозного внушения и заключается именно в таких данных. Я лично наблюдал в кантоне Цюрих последовательниц секты пастора Целлера в Меннедорфе. Пастор этот олицетворяет собою род пророка, берущего на себя излечение больных и силящегося подражать Христу и Иоанну Крестителю. Благоприятные случаи действительного исцеления, легко объясняемые внушением, он, однако, ставит в связь с чудом и в хрустении кости какого-нибудь перелома, как он объясняет, проводит исцеление. Истерические женщины массою окружали этого пророка, причем личность его как таковая заключала для них главные мотивы обаяния. Бывшие у меня на лечении в больнице некоторые из его поклонниц в восторженных отзывах о нем исходили исключительно из плотских побуждений. Приходится вообще сделать вывод, что отречение человека от своей природы и стремление к чистой святости нередко дают в результате одну только грубую чувственность, хотя и прикрывающуюся возвышенными фразами.

У швейцарского поэта Готфрида Келлера мы находим великолепно использованные мотивы эротизма на религиозной почве, между прочим, в его семи легендах. В его «Dorotheas Blumenkörbchen», например, жених Доротеи ревнует ее к жениху небесному, о котором она беспрерывно упоминает. Она в красивых выражениях представляет те ласки и любовь, которою окружает ее жених на небесах, прижимающий ее к своей любящей груди и преподносящий ей розу вечной жизни. Когда ее, по приказанию штатгальтера, подвергают пытке, растянув на железной решетке, под которою разгораются угли, она начинает испытывать мучительную боль. И в это время к ней устремляется ее земной жених с печальным возгласом: «Ты страдаешь, Доротея». В этот момент Доротея как бы перерождается и с просветленным взором отвечает: «О, нет! как могу я страдать, когда я вся на розах моего жениха! Сегодня ведь наша свадьба!» Келлер указал здесь на влияние экстаза (гл. XVIII), обусловившее полную нечувствительность (анестезию), наблюдавшуюся у многих мучеников.

У Гете мы тоже находим изображение эротически-религиозного экстаза. Это можно, между прочим, встретить в мистически-эротических обращениях анахоретов в последней сцене второй части Фауста:

Pater extaticus

(возносясь и опускаясь):

Doktor Marianu

(восхищенно):

Magna peccatrix

(St. Lucae VII, 36).

Chorus mysticus:

Как я уже говорил, отсюда вовсе не следует, что религия зиждилась исключительно на половых чувствах, так как такой взгляд был бы в такой же мере односторонен, как и неверен. Происхождение религии базировалось, между прочим, еще и на необъяснимой загадке смерти и бытия, на ощущении бессилия, на утешении в горестях существования, на бессмертии души и пр. Но все же в религиозных традициях и внешней показной стороне весьма крупную роль играли эти эротически-половые основы, действовавшие возбуждающе не только на твердо верующего, но и на вновь посвященного.

(Можно сравнить, например, нижеследующее поэтическое излияние:

Не содержа в себе ничего сексуального, это отталкивающее самоунижение напоминает нечто мазохистское. Оно в состоянии, во всяком случае, возбудить в мазохисте плотские вожделения и гипнотически повлиять на слабохарактерного.)

Науке во всей ее чистоте и полноте и предстоит освободить половые отношения от ярма религиозной тирании и дать им их естественное место наряду с человеческой этикой.

Не отрицаю известного воздействия на чувства человека той религии, которая базируется на вере в откровение, на бессмертии души и на представлении о «рае для достойных» и «аде для грешных». И на самом деле, перспектива вечных мук в загробной жизни действует пугающе на многие слабые натуры, которые стараются взять себя в руки и согласовать свои поступки, поскольку возможно, с велениями нравственности. Если уверенность в том, что земная жизнь есть лишь подготовка к загробной жизни, достаточно сильна, то это, в свою очередь, может послужить источником многих похвальных и самоотверженных поступков. Но на этой вере одновременно основываются и продукты невежества, и слепой фанатизм, и нетерпимость, и тупая враждебность к законам человеческой этики! Должны ли мы строить жизнь человеческого общества на фата-моргане, на пустых мечтаниях и галлюцинациях мнимых продуктов и служителей божьих, большей частью невежественных, развратных и честолюбивых, с легким сердцем создававших свое собственное благополучие на велениях божества? Мы твердо говорим: «Нет!» Всемогущество вселенной вовсе не нуждается во всех этих непонятных и старых легендах, чтобы предстать перед сознанием человека, когда оно может это сделать при ослепительном сиянии дня. И единственно мы имеем достаточно твердое представление о человеческой этике, которая пусть и послужит для нас основной и руководящей частью религии.