Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке

— Я чувствовал себя так, будто меня вообще не существует. Ты забыла о нас! Тебя не было. — Побагровевший, дрожащий, он наклонился к мысленному образу матери. — Мне приходилось делать все, вообще все . Мне пришлось быть отцом семейства. — Марк сжал кулаки. — Я был загнан в ловушку. В ловушку, твою мать!

Я говорила, что гнев — моя любимая эмоция, но когда я на самом деле сижу в комнате наедине с мужской открытой неуправляемой яростью, честно говоря, она меня пугает. Чем больше Марк выходил из себя, тем больше я надеялась, что он не утратит контроль над собой окончательно. С другой стороны, ему необходим был этот гнев, и худшее, что я могла сделать, — это «закоротить» его, как он сам делал много лет. Еще больше ему нужна была женщина — я, — достаточно сильная, чтобы выдержать присутствие этих чувств.

Грудь Марка вздымалась.

— Папа умер… и ты тоже меня бросила!

Скорбь Марка наконец поднялась выше гнева и вышла на поверхность. Он закрыл лицо ладонями и отвернулся от меня. Я видела, как содрогаются его плечи, и слышала звуки ничем не сдерживаемых рыданий. Через некоторое время я протянула Марку подушку и велела крепко ее обнять. Вид скорбящего человека неимоверно трогателен. Я не хотела расплакаться вместе с Марком, но не было никакой возможности сохранить отстраненность. Слезы душили меня.

Теперь, когда Марк наконец начал высвобождать свой гнев и скорбь, вопрос был в том, что он станет делать с этим мощным переживанием. Преодолеет ли он чувство вины, станет ли использовать гнев и скорбь конструктивно — или снова закроется и вернется к знакомым шаблонам? Сможет ли он услышать свой собственный голос? Сумеет ли ухватиться за представившуюся возможность и завершить свое становление как мужчины?

В тот день у меня была еще одна встреча, а потом я пошла погулять в Брайант-парк: надеялась найти партнера для партии в шахматы. Я раздумывала о том, чтобы прекратить свои отношения с Рами — да, снова, но на сей раз это был бы настоящий, окончательный разрыв. Я начала мысленные приготовления, создавая план обороны и собирая боеприпасы.

Я проигрывала в уме один вечер всего несколько месяцев назад, последовавший за одним из наших «мини-разрывов», когда Рами без предупреждения прилетел в Нью-Йорк и позвонил мне из маленького испанского ресторанчика в Ист-Виллидж. Он заговорил в стиле «я просто тут недалеко, зашел пропустить стаканчик» и спросил, присоединюсь ли я к нему.

Сердце мое понеслось вскачь от возбуждения и тревоги, но я достаточно хорошо знала Рами, чтобы понять, что, несмотря на легкомысленный тон, он действительно хочет видеть меня. А это значило, что он не хочет расставаться.

Пусть так — я пришла в ресторан, полная решимости не соглашаться на примирение, только поговорить, поужинать вместе, выпить вина… Что ж, полбутылки вина — и нас снова потянуло друг к другу во взаимных грезах о той жизни, которую мы хотели прожить вдвоем. Он взял мои руки в свои и сказал:

— Хабибти , ты не обязана работать. Тебе вообще не нужно ни о чем беспокоиться. Я позабочусь о твоей студенческой ссуде, обо всем. Мы будем путешествовать, куда и когда захотим, ты сможешь писать и делать, что захочешь, лишь бы ты была счастлива.

Ничего себе предложение! Я ощущала знакомую горячую волну эйфории. Мы держались за руки. Я никогда не думала, что смогу не работать, не выплачивать ссуду. Я происходила из семьи среднего класса и всегда знала, что мне придется упорно трудиться. Честно говоря, мне никогда до конца не верилось, что образ жизни Рами действительно может распространяться на меня, однако его обещания взывали к моим самым сокровенным желаниям быть спасенной, избавленной, стать объектом заботы этого красивого, взрослого мужчины, «добродушного папочки». И мы вместе заживем в беззаботной радости…

— А еще я хочу, чтобы ты поработала над своим арабским на случай, если мы на некоторое время задержимся в доме в Аль-Бирехе, — добавил он.

Теперь меня уже просто обуревали мечты, качавшиеся, как морковка, у меня перед носом. Передо мной проплывали видения кальянов, арабского жасмина и всех тех мест, где я хотела побывать.

Я хотела исследовать весь Ближний Восток: Тунис, Ливан, Иордан… Да, я стала бы современной Фрейей Старк, прославленной писательницей-путешественницей и первой женщиной — исследовательницей Ближнего Востока.

Путешествовать куда угодно, когда угодно, заниматься каким угодно творчеством! Кто бы не ухватился за такую возможность, думала я. Я видела перед собой некоммерческую деятельность, книгу, документальный фильм. Я хотела отправиться в Бразилию, Танзанию и Грецию. В то время я была особенно одержима маленьким городком в центральной Мексике, Гуанахуато — бывшим колониальным аванпостом торговли серебром, прославившимся своей красотой и любовью к романтике.

Я хотела экзотической, необыкновенной жизни. Может быть, мы все-таки сумеем заставить наши отношения работать. Как-нибудь…

— Нашей главной базой будет Флорида, — продолжал между тем Рами.

Мышцы моего живота завязались в узел. Провокационное заявление! Рами увидел перемену в моем лице.

— Рами, — начала я. — Ты же знаешь , что я не хочу жить во Флориде!

Рами рассмеялся.

— Не волнуйся. Тебя все равно никогда не будет дома.

Бросить Нью-Йорк? Ни за что на свете! Вполне возможно, что я больше любила Нью-Йорк, чем Рами. Я не хотела возвращаться домой, во Флориду. Я не хотела бросать своих друзей, свою карьеру. Я была счастлива, удовлетворена. До меня дошло, что за это предложение придется заплатить немалую цену, а именно — все, что у меня сейчас есть. Что случится, прими я его, — я все приобрету или все потеряю?..

А теперь, сидя в парке, я думала о нашем вчерашнем ужине. Рами сидел напротив меня через стол, его глаза уставились в какую-то точку над моим плечом. Он почти не проявлял интереса к тому, что я ему говорила о путешествиях, политике, моей работе, его жизни. С тем же успехом можно было разговаривать со стулом.

Я задумалась: уж не скучно ли ему со мной? Неужели он к этому дню так хорошо выучил мои «песни», что не может хотя бы притвориться заинтересованным? Я чувствовала себя, как мое собственное любимое старое платье, которое было у меня так долго, что я уже видеть не могла его красоту, несмотря на ее неувядающие достоинства.

Похоже, мои худшие страхи начинали сбываться. Наша страсть угасала. Более того, Рами был подавлен и озабочен. Экономика рушилась, и он терял много денег в своих деловых предприятиях. Было бы легче, если бы он просто рассказал мне о своих тревогах, но это было не в его стиле.

Рами ретировался в потайную каморку, скрытую в глубине мужской психики, в маленький «оперативный штаб», куда мужчины в гордом одиночестве удаляются разрешать все мировые проблемы. И, как истинный мачо, он не хотел, чтобы я видела, что он на грани отчаяния. Однако глаза его снова блуждали, и я никогда не чувствовала себя настолько невидимой.