Диана Садреева - Ты не виновата

– Вот ведь, – говорил он Наде, – я понимал, что к ним можно подойти в любой момент за какими-нибудь гаражами и взять без разрешения. Я понимал, что я большой, а они такие маленькие. Я сильный, а они намного слабее.

Он смотрел, как они смеются, и искренне улыбался вместе с ними, сидя на узком белом подоконнике маленькой комнаты в доме на улице Красноармейской.

Здесь много десятилетий росли толстые тополя с намасленными, ярко-зелеными листьями. Летом белый пух застилал асфальт и детские площадки, влетал в квартиры, забивался в чердачные окна, вызывая у Паши аллергию и заставляя его, задыхающегося кашлем, соплями и слезами, половину каникул проводить дома.

Возможно, Паше никогда не пришли бы в голову такие мысли, если бы в это время он пинал мяч во дворе, зарабатывал первые деньги на стройке и разглядывал колени реальных девушек, а не прыгающих по тополиной вате малолетних девчонок.

– Я думал, что запросто мог бы их изнасиловать, – высказался он и тут же замолчал, заметив реакцию Нади. – Это была просто мысль, но она меня интриговала.

В такие моменты, по откровениям Паши, он резко осекался и запрещал себе продолжать: дескать, плохой Паша, мерзкий Паша, злой Паша, так нельзя, Паша, у тебя проблемы.

Поэтому Паша только смотрел: ему страшно было причинить настоящую боль, ощутить себя насильником по-настоящему, а не так, прикидываясь, дурачась, забавляясь по ночам.

Подростковые фантазии, – думал он, скоро пройдут.

Но они никуда не уходили, приобретали другие формы, менялись лица, места, появлялись другие идеи. Паша жил с ними на протяжении всей жизни. Облегчение почувствовал, когда умерла мама и спустя несколько месяцев он впервые поставил жену коленями на гречку. Он наконец расслабился, словно то, что давно было не упокоено, вдруг нашло выход: тело перестало чесаться изнутри, в голове перестали звучать голоса.

Надя все говорит, говорит и говорит: об их знакомстве, семейной жизни, смерти свекрови, его откровениях, привычках и собственных страхах. Она показывает фотографии неуютной квартиры, их лживых улыбок, его лица со шрамом и громадных рук.

– Мне нужно уехать, я должна уехать, – повторяет она, – это мой единственный способ спасти жизнь девочек.

– Следует обязательно сообщить в полицию, – предлагаю я, еще не осознавая, как поступает полиция с делами о домашнем насилии.

Но Надя уверена в том, что ожидание не лучшее решение; ужас, который охватывает ее при мысли встретиться с обидчиком лицом к лицу, вызывает панику и лишает способности остановиться, чтобы спокойно все обдумать.

Ей кажется, что, если они уедут в любую тихую местность, на какую-нибудь тысячу километров от Бугульмы, он их не найдет, и там они смогут начать жизнь заново.

Еще спустя два часа приходит сообщение от супруга: «Я найду твоих тупых подруг, приду к тебе на работу и придушу тебя. Маленькая тупая сука. Ничего, ничего, это ничего. Я придумаю такое, что тебе и не снилось».

Она еще раз повторяет:

– Нам нужно уехать.

Сообщения от мужа сыплются одно за другим – он то просит прощения, то шантажирует, то описывает в подробностях ее предстоящую смерть.

Наутро ни Нади, ни ее детей нет в городе. Самостоятельные попытки найти ее заканчиваются неудачей, новости появляются лишь спустя три месяца.

Оказалось, что Надя вспомнила о своих родственниках, живущих в деревне в трех сотнях километров от города. Взяв вещи, вместе с дочерьми она на попутках добралась до места.

Надя по-прежнему вместе с детьми живет у родственников: занимается хозяйством и пытается найти в себе силы вернуться домой. Дочки оформлены в другую школу, в которую добираются специальным автобусом, и тоже ждут возвращения.

Надя не жалеет об отъезде и откровенно признается, что побег от мужа был лучшим решением за последние годы. Долгое время она жалела супруга, считая его жертвой жестокой матери и надеясь: однажды он поймет, что причиняет ей боль. Ей казалось, что таким образом Паша возмещает свои страдания.

Сейчас она так не думает: мысли, что он убил собак исключительно ради удовольствия, до сих пор не дают ей покоя.

– Я все думала, – говорит Надя, – когда муж поднял тело собаки, а она вообще-то размером с наших дочерей, что он проснется однажды утром и скажет девочкам: «Теперь ваша очередь стоять коленями на гречке». Я не хочу такой судьбы ни себе, ни детям. Уж лучше никак не жить и ни с кем не жить, чем вот так, сидя дома и боясь произнести хоть одно лишнее слово.

Вике двадцать лет. Она познакомилась с будущим мужем в восемнадцать, и через год у них родился ребенок. Ребенок не был желанным – после того, как тест неожиданно показал две полоски, Вика четырежды подходила к серому зданию женской консультации города Саратова с мыслями о прерывании беременности. В первые два раза уходила домой, в третий записалась на прием к гинекологу, в четвертый, оказавшись там, постыдилась говорить седовласому пятидесятилетнему врачу о желании сделать аборт. Будущий муж, который был старше на семь лет и уже имел трехлетнего ребенка в первом браке, новости не обрадовался, настаивал на прерывании, но в итоге молча принял Викино решение.

Она регулярно сдавала анализы и приходила на утренние приемы, как примерная школьница. О том, что внутри нее ребенок, вначале думать не хотела: новые ощущения сложно было назвать приятными.

Вика была студенткой первого курса, училась довольно неохотно, поэтому абсолютно спокойно бросила учебное заведение и стала идеальной домохозяйкой. Она очень хотела заслужить предложение о замужестве, но вначале мужчина отказывался звать беременную под венец.

По словам Вики, Андрей всегда был скуп на эмоции, строг и холоден, хотя подруги Вики убеждали: «С таким, как он, будешь как за каменной стеной».

Он неплохо зарабатывал, самостоятельно покупал продукты, выдавал деньги на необходимые витамины и одежду, но не более.

Отношение Вики к беременности изменилось, когда она впервые услышала сердцебиение. Тук-тук-тук-тук-тук – сердце стучало так быстро и так громко, что девушка не могла поверить, что в ее утробе находится настоящее чудо.

– Там человек, – повторяла она по пути к дому, – внутри меня живой человек!

Только в тот день девушка почувствовала, что любит и ждет ребенка, до этого думала, что внутри нее маленький прозрачный эмбрион.

Андрей впервые избил Вику в день свадьбы: праздник закончился, входная железная дверь захлопнулась за последними друзьями, девушка повернулась к супругу и, не поняв как, вдруг оказалась прижата к стене. Он схватил ее за горло и процедил сквозь зубы:

– И как себя ощущает моя жена?

Ей запомнилось злобное выражение его лица: как сузились голубые глаза и надулась большая вена на лбу. Вика попыталась сглотнуть слюну и выкрикнуть хоть слово, но ничего не получилось. Она еще раз посмотрела на него, почувствовав, что воздух заканчивался, а желание жить усиливалось.