Элейн Эйрон - Высокочувствительный ребенок. Как помочь нашим детям расцвести в этом тяжелом мире

К тому времени как я поняла, что этого можно добиться нежностью и добрыми словами, я почти извела ее. На самом деле она так и не перестала дрожать и сжиматься при виде того ошейника. Она научилась сидеть, стоять, ходить рядом и многому другому, как только я поняла, что все, что ей нужно, – это понять, чего я от нее хочу: жди здесь, иди на место, подожди меня здесь, апорт, отгони коров, собери щенков, охраняй ребенка во дворе. Часто она раньше меня понимала, что нужно делать, например помочь нам с мужем найти друг друга, когда мы потерялись в лесу ночью, или прогнать вора. (В родительской семье у нас была шутка, что наша гончая Звездочка убежит с любым воришкой, если у него в кармане будет хот-дог.)

Знать, что нужно делать, и заботиться о нас было естественно для Сэм, потому что она была очень чувствительна. Что касается выставок, мы никогда на них не ходили: что-то в ней мешало мне делать из ее преданности публичное зрелище.

Я сомневаюсь, что есть методы, которые научили бы Звездочку слушаться меня, когда она без поводка, но привычные способы хорошо срабатывали, когда мне нужно было научить ее выполнять команды. Сэм требовала более специфических навыков и вдумчивости с моей стороны. Животное или ребенок, которые словно читают ваши мысли, будут совершенно раздавлены грубым словом от вас, любимого авторитета. Я «официально» не знала об этом свойстве, когда родился мой сын. Я не знала об этом до тех пор, пока он не вырос и не ушел. Но Сэм меня интуитивно подготовила.

Я считала себя хорошим учителем, когда я начала заниматься с Сэм, и в доказательство у меня был целый ящик грамот и ленточек. Но Сэм посрамила меня. Кроме того, я чувствовала себя виноватой за то, что доставила ей так много переживаний, что неэффективность привычных методов сбила меня с толку, что я не замечала ничего, кроме своей неудачи, злилась на нее, называя ее рохлей. Я была растеряна и одинока (если стандартные способы не помогают, то к кому я могла обратиться за помощью?). Я мучилась вопросом, почему она так странно себя ведет и почему чем больше я прилагаю усилий, тем хуже становится. В этом смысле дрессировать Сэм было трудно.

Нехватка знаний в воспитании ВЧД может привести к подобному эмоциональному состоянию. Вы думаете, что вы довольно хороший родитель, особенно если у вас уже есть какой-то опыт жизни с детьми. А потом появляется ребенок, который вас поражает. Я слышала, как родители говорили об этом: о чувстве вины, потому что ребенок очевидно мучается с ними, о чувстве неловкости на публике из-за застенчивости и капризов ребенка, его слез «ни о чем», страхов и т. д. Кого-то это приводит в замешательство. А некоторых родителей – к депрессии, особенно когда бессонные ночи идут чередой. Здесь есть место злости, чувству неадекватности, отчужденности от других родителей с «нормальными» детьми. Некоторые родители чувствуют себя замученными, обманутыми, связанными по рукам и ногам. Это может отразиться на браке, на других детях и на здоровье родителя. И это определенно нелегко.

Растить некоторых ВЧД труднее, чем других. Среди них встречаются настоящие «королевы драмы» и требовательные «маленькие принцы». Это отчасти зависит от других черт их темперамента, таких как настойчивость, гибкость, интенсивность эмоций, а также ролевых моделей ребенка и стиля жизни. (Если ваша собственная неудовлетворенность или что-то еще в жизни расстраивает вас, вы становитесь от этого слишком требовательным или импульсивным, вряд ли вы можете ожидать чего-то иного от своего ребенка.)

Я также заметила, что наиболее принимающие, отзывчивые и открытые родители, по иронии судьбы, – это именно те люди, чьи ВЧД причиняли больше всего «беспокойства» в младенчестве. Это объясняется тем, что у этих детей была свобода выражать свои чувства: злиться, дико раздражаться, расстраиваться, испытывать боль, страх, потрясение. Как только чувство находит выход, опытные родители учат детей, как с ним справиться.

Менее открытые и отзывчивые родители (возможно, они сами подавлены или не привыкли к интенсивным эмоциям) могут научить ВЧД скрывать свои чувства, чтобы соответствовать окружению и не причинять хлопот. Но так ребенок никогда не научится справляться с этими спрятанными чувствами, и обычно они тем или иным образом проявляются во взрослом возрасте, когда работать с ними гораздо труднее. Поэтому я всегда немного переживаю, когда родители говорят мне, что их ВЧР «никогда не причинял никаких хлопот».

У тех из вас, кто очень старается, чтобы в конце концов снова увидеть, что его ребенок по-прежнему не счастливый, не общительный и не «нормальный», я часто замечаю порочный круг: вы беспокоитесь, вы очень стараетесь «вписать» ребенка в свои ожидания, а ваш ребенок ведет себя совсем не так, как вам хочется (потому что он не может), и вы беспокоитесь еще больше, стараетесь еще сильнее и т. д. И вы, и ваш ребенок переживаете неудачу. Поэтому мы возвращаемся к первому совету этой книги: поймите, что необычное поведение вашего ребенка – это не ваша вина и не вина вашего ребенка. ВЧД не поступают вам назло!

Такая ситуация чаще всего встречается в семьях, где ВЧД растут у родителей, не обладающих повышенной чувствительностью (мы будем говорить об этом в следующей главе). Но даже высокочувствительные родители могут не знать, как ужиться с ВЧР, и в отчаянии мечтать, чтобы их ребенок был другим.

Мама Мишеля не знала, что она сама и ее сын высокочувствительные. Шэрон росла в строгости, в не особенно чувствительной семье. Она не помнила точно, как ей удавалось подстроиться к другим. Она просто подстраивалась.

Но она была очень чувствительна по отношению к своему малышу, Мишелю. Она любила петь, но заметила, что ее ребенку не нравится пение. Когда он подрос, он и сам не любил петь, во всяком случае, в детском хоре, где, по ее задумке, он должен был блистать. Шэрон расстраивалась, что он не соглашался надевать костюм на Хэллоуин и в 4 года еще сосал пустышку. Она грустила о том, что «он не заводила, я всегда вижу его последователем, имитатором и никогда – лидером».

Но однажды в детский сад, куда ходил Мишель, пришел лектор, чтобы рассказать о чувствительных детях. «Вдруг, – говорит Шэрон, – все стало ясно». Она долго рассказывала мне о том, как бы ей хотелось узнать об этом раньше и «бросить все эти методы и перестать корить себя. В глубине души я знала, что делать. Но я не делала этого и обвиняла себя во всем, особенно когда другие члены семьи думали, что я делаю что-то неправильно. Сейчас с этим покончено. Я научилась принимать его поведение. Я позволяю ему говорить мне о его нуждах.