Дмитрий Семеник - Преодоление развода

Моя мама не отходила от меня ни на минуту, ни на шаг, поила меня с ложечки, ворочала на простынях, чтобы не было пролежней. Я вспоминала счастливые моменты, когда я могла пойти в туалет, а не писать в памперсы. Вот, дорогие мои, счастье-то оно в элементарном: когда ты ходишь, видишь, можешь посмотреть в окно, вымыть голову, почистить картошку на ужин, погладить по голове ребенка, полить цветок. Вот вам ответ на все вопросы. Счастье, когда ты можешь сделать что-то для других и для себя.

Его мама не приехала, сославшись на нездоровье, а как выяснилось позже, сынок приказал не вмешиваться в разборки. И это было ее ошибкой. Детей бросили все. Они не знали, как быть и что делать.

Катю, девочку смышленую, заинтересовали мои галлюцинации, она знала о существовании записки, в которой указывалось название препарата кайфоран. Она допускала мысль, что наш папа подсыпал какой-то психотропный препарат, который может привести человека, особенно находящегося в состоянии депрессии, к суициду. И она нашла такое вещество, только носило оно другое название, совсем иное, и люди, имеющие доступ к лекарствам, могут его достать. А тут в руках целая фирма, которая является перекупщиком препаратов. Я не могу утверждать, что это хорошо спланированная программа моего уничтожения. Но и исключить эту версию не могу. Тем более постоянное изъятие супругом документов на мою квартиру, в то время она была еще не приватизирована. Дети несовершеннолетние, так что они с подругой полные хозяева.

Мои галлюцинации прекратились после того, как мне сделали наркоз. Катя нашла статью о том, что именно наркоз блокирует действие таких веществ. Будем считать, что это не уголовное преступление, заранее спланированное, а чистой воды совпадение. Так жить легче.

Меня мучили галлюцинации. То разобранная стена, то спускающиеся с потолка металлические пауки.

Мне казалось, что я лежу в провинциальной гостинице, а вокруг меня ходят женщины в черных одеждах, переговариваясь о том, как я здесь оказалась без паспорта и что со мой делать.

Катя, моя старшая дочь, сказала, что где-то в какой-то религии – это ангелы смерти. Они, наверное, не знали, что со мной делать, не вовремя я ворвалась в их владения.

Раньше, будучи в здравии, я ходила в церковь и подавала, помимо записок о здравии, записки об упокоении умерших не только родственников, но и знакомых мне людей, ушедших в мир иной, о которых и помолиться некому.

Однажды я видела то ли галлюцинации, то ли сон. Но очень странный. Передо мной возникла картина, я являлась просто созерцателем, меня словно не было вовсе: толпа безмолвных людей, сложивших ладони на уровне груди, очень скромно и аккуратно одетых, стояла и смотрела вверх.

Наверху не солнце, а яркий, заполняющий все серебристый свет. Не было обычного неба, был только свет. И был диалог между этим светом и людьми. Я не слышала его, но чувствовала, что люди просили его – этот свет – обо мне. Я видела их со стороны, потом со спины. Я понимала, что они знают о том, что я рядом с ними, но они полностью поглощены этим диалогом. Я чувствовала, что это именно те люди, об упокоении которых я подавала записки в храме.

Затем я увидела хоровод детишек вокруг елки. Слабыми голосами они пели: «В лесу родилась елочка». Среди них я узнала своих умерших брата Юрку и сестру Лену. Леночка в клетчатом пальтишке и серой кроличьей шапке. Я очень хорошо запомнила клетки на ее пальто. Грусть наполнила мое сердце.

Очнувшись, я увидела возле себя следователей уголовного розыска. Они задавали мне вопросы о том, как все было. «К чему это, я ведь все равно умру». «Нет, – сказал один из них, – у тебя был уже шанс, выжила, значит, будешь жить».

Меня всегда мучили страхи и тревога за будущее, за родных. Но теперь рассеялось все. Я отпустила все. Мне было все равно – что было, что будет. Откуда-то появилась моя сестра Светлана и двоюродная сестра Людмила, по профессии врач, строгая, в белом халате.

Я стала говорить ей, зачем мне ставят капельницы, пусть оставят меня в покое.

Но она строго ответила: «Тебя спасают все, ты еще очень молода и должна жить. Не забывай, что у тебя дети».

У каждого человека свое толкование этого слова. У одних это взаимопонимание, доверие, общность взглядов и интересов. У кого-то это ассоциация с гармонией в половой сфере.

Но я познала такое понятие любви, которое невозможно описать всеми словами.

Бог открыл мне это.

Сколько любви и сострадания я почувствовала со стороны спасающих меня людей и нянечки, и медсестры, и огромный врач Максуд Садыкович – важный и очень строгий.

Настолько окутала меня любовь, участие, сострадание.

Каждое слово, каждый взгляд их говорил: «Милая, ты будешь жить!»

Каждая ночь приносила мне тягостные переживания. Ночью усиливались боли и судорожно сокращались мышцы на спине. Ночью мне казалось, что я маленькая, убиенная девочка, лежащая под лестницей, укрытая тонкой дерюжкой. Постоянно страшный холод. Я натягивала этот маленький кусочек ткани, но этот холод заползал отовсюду. Я не понимала, почему я лежу под лестницей, всеми брошенная. И вдруг услышала громкий крик: «Умерла! Умерла!»

В голове все путалось. Мысль: «Неужели это я умерла!» Странно равнодушно восприняла я этот крик.

Я ничему не могла удивляться, да и какая разница, эмоций никаких не было. В палате включили свет, и я, полностью придя в себя, поняла, что умерла женщина, лежавшая в одной палате со мной. Она возвращалась с работы домой, как обычно, но кусочек льда сделал свое дело, так глупо и просто, упасть, ударившись головой об лед, женщина получила травму, несовместимую с жизнью. В больнице ей ничем помочь не смогли.

Как тонка грань между жизнью и смертью, между бытием и небытием! Каждого где-то поджидает своя льдинка, и никто не знает когда.

Перед смертью она пришла в сознание и стала звать своего маленького внука. Ей сказали, что она в больнице. Она горестно заплакала, сказала, что не успела с ним проститься. Вот любовь, не к мужу, а к внучку, руководила ее последним желанием.

В один из дней распахнулась дверь в палату и вошел светлый улыбающийся мужчина. Его звали Игорь, нейрохирург, о нем говорили, что у него золотые руки и необыкновенный ум, выезжал он на сложные операции из «МОНИКИ». Посмотрев на меня, он улыбнулся: «Ну, парашютистка, как дела?» – «Когда вы меня прооперируете?» – ответила я вопросом на вопрос.

Он рассмеялся: «Первая женщина, которая сама просится на операцию».

Я поняла, что только он может спасти меня. Даже если нет, его руки – я внимательно смотрела на его руки – такие изящные – будут изо всех сил спасать меня. Я чувствовала: ходить мне или нет, жить мне или нет, зависит от умения этих утонченных рук.